Так было раньше. А теперь муж приходит поздно. Дела у него, видите ли. Дочь, наоборот, бросив в прихожей сумку с учебниками, срывается неведомо куда. Привычный график «дом — работа — дом» окончательно потерял потребность в скоростной составляющей. Некуда спешить. Вот и пристрастилась гулять по кругу. Однажды вышла, как обычно, из метро, а домой идти расхотелось. Больно нежно ласкало апрельское солнце. Что-то вспомнилось вдруг из юности. Из десятого класса, когда отличница Валя Меньшикова поддалась непонятному зову свободы, захлестнувшему одноклассников, и в такой же апрельский день вдруг рванула с уроков. Ее первый-последний прогул!
Шли по лужам веселой толпой. Гоготали, хохмили. В гастрономе купили бутылку вина и распили в березках на восемнадцать смеющихся рыл. Хорошо-то как! Что-то рвалось из них. Непокорное, новое, дерзкое. Эх, взлететь бы под самое солнце!.. И орать всем оттуда: «Очнитесь! Люди!.. Мы рождены для счастья!»
Давно это было. Восемнадцать лет назад. Полжизни. Она не сдержала улыбки, вспомнив про желание общего счастья. Только общего, для всех и для каждого! Иначе нельзя. Она будет радоваться, а остальные грустить и завидовать? Какое это счастье? А жить без него она не собиралась.
Много в жизни иллюзий, много разных надежд, что с годами тончают и крошатся как осенний лед. Только не ожидание счастья! Этого она не отдаст. В ней жива еще бесшабашная Валя Меньшикова, распахнувшая душу навстречу апрельскому солнцу. И замерзнуть ей Валентина не даст. Сохранит и согреет под напором житейских вьюг.
Вот что вспомнила Валентина прошлой весной. Когда страхи окрепли и заслонили окружающий мир. Когда голова опустилась, и гордый взгляд уперся в землю. «Разнюниваться нельзя. Соберись!» — велела она себе. Улыбнулась апрелю и впервые встала на маршрут. Под мерный ритм шагов привела чувства в порядок, на сердце полегчало. Кровь разогналась по телу. Взгляд отлип от асфальта. Домой она вернулась без страхов. Бодрая, легкая, с желанием сделать что-нибудь приятное. Хотя бы себе. Взяла и испекла тортик.
Так и повелось: несколько раз в месяц она прогуливается знакомым маршрутом. Когда тревожно на душе. Вернее, когда невмоготу тревожно. Дорога лечит, успокаивает, приводит в чувство. В начале пути взбаламучивает страхи, выносит их на поверхность, поворачивает так и сяк, а к концу становится ясно, что рано еще складывать руки. Надо жить, бороться, противостоять этим самым страхам. Если не она, то кто удержит объекты ее тревоги от разрушения? Сами они не смогут. Точно. Два ее любимых «К». Летят, как выпущенные пули. Не знают — откуда, не думают — куда. Не могут свернуть или остановиться. Разве что расплющатся о вставшую на пути стену. Такие они у нее. Два страха на букву «К».
Она не из психопаток, которых страхи терзают с рождения и до смерти. Не было у нее никаких страхов в тяжелые времена, когда задерживали месяцами зарплату, а маленькая Ксюня просила есть. Или болела. При чем тут страхи — работать надо! Проблем она не боится. Тех, что снаружи. И за себя спокойна.
А с Калмычковым беда! Он этого не понимает. Не видит, и слышать отказывается. Проклятая пуля!..
Он очень изменился после тридцати лет. Все, что нравилось в нем Валентине, — осталось. Сила, честность, стремление к цели. И семью он любит, заботится, переживает. Но все поменялось местами. Как будто в детских кубиках: в картинке с бегемотом вдруг поменяли местами голову и ноги. Кубики те же, но это уже не бегемот.
В начале семейной жизни линейку ценностей Калмычкова она представляла точно. На первом месте — она и Ксюня. Родителей не считаем, они вне конкурса. Второе место — Женька, объект ее тайной ревности. Делить Калмычкова она не согласна даже с другом детства. Потом идет дело: карьера, расследования, оперские заморочки. Ему повезло — на должностях не засиживался и звания получал в срок. Потому что умный. И пил не больше других. Из работы вытекали деньги как результат и эквивалент затраченных сил. Их не хватало, верней сказать — не было. Почти десять лет. Смешная милицейская зарплата, при полной самоотдаче с его стороны. Денег очень хотелось. Как результата и следствия.
Но жизнь подобна канатоходцу. В ней главное — баланс. Чего-то даст, и ровно столько же отнимет. Хотели денег? Пожалуйста! Работайте.
Они и работали. Верней, Валентина ходила на работу, а Калмычков именно работал. Большая разница. Дома бывал редко. Набирался опыта, матерел. И незаметно, как раз к тридцати, служба заняла место семьи в его табели о рангах. По факту. Проросла в Калмычкова и принялась менять его под себя. Он весь развернулся к работе. Начальник уголовного розыска, потом начальник ОВД — дневал и ночевал на проклятой каторге. Еще и любил ее! В постели, конечно, говорил, что любит Валентину, а мыслями был далеко. Она чувствовала. Терпела.
Работа в конце концов принесла деньги. Зарплаты стало хватать сначала на еду, потом на мелкие вещи. Выправились.
А счастья не прибавилось. Даже наоборот. Дорого ей обошелся достаток. Истаял прежний Калмычков. Работа обтесала его под свой формат. И год от года этот формат все больше не нравился Валентине. Милиция на всех парах летела в рыночные отношения.
Она не слепая. И не с Луны. Газеты читает, телевизор смотрит. Заметила, как люди поделились на богатых и бедных.
Бедные живут на зарплату. Их много, и милиционеры среди них. Но бедные мечтают стать богатыми. Присуще им такое свойство. Сидят как клещи, усыхают годами и чахнут. Пока не созреют условия. Пока не найдется трещинка, в которую можно пристроить хоботок, к чужому прильнуть и попробовать стать богатым. Им невдомек, что большое богатство имеет другую природу Им хватит маленького. Каждого в отдельности, их можно понять. Всем жить хочется! Но миллионы хоботков обладают страшной разрушительной силой. Далекая от экономики Валентина видела, как эти хоботки торчат из всех щелей человеческих отношений. Сосут и точат саму возможность построения чего бы то ни было. Как превращаются в неудержимые грунтовые воды, подмывающие любой фундамент любой новой жизни. И старую не щадят. Везде проникнут. Все растащат, все извратят. Морить их, что ли? Когда-то одних из них сдерживал страх, другие помнили слово — совесть. Но страх исчез, а это лишнее слово пора изымать из обращения как царские «яти». Слово осталось, а смысл — испарился. Валентине это очень не нравилось.
Богатые деньги «рубят». Она не знала как, но то, что писали в газетах, понимала правильно: честный человек — богатым не станет, сколько бы ни работал. В начале богатства — обман. Маленький или большой. Явный или узаконенный. Дырка в Законе: нравственном, административном, уголовном. Большие деньги — плата за проданную совесть. Оптом, одним куском. За редким исключением. Она не выводила доказательств. Приняла как аксиому, вместе с впитанным в детстве принципом: «Счастье — не в деньгах».
Валентина не знала, к кому принадлежат они с Колей. Наверно, к бедным. То есть к продающим совесть постепенно, маленькими кусочками. Незаметно для окружающих. Так, что можно себя успокоить — мое при мне, а деньжата — компенсация за годы лишений. Потом — еще раз, еще… Так у них и было. Денег хотелось. И зависть была. Вокруг все ударились в бизнес. Богатели как на дрожжах. Верка, у которой Валентина когда-то увела Калмычкова, через пару лет выскочила за бандита, тьфу ты, за предпринимателя «по металлолому». Сама разыскала Валентину, позвала в гости. Трещала весь вечер про машины, квартиры, дачи. Про то в какой элитной школе учится ее сын. Калмычковы сидели в гостях, и глаза их сами собой загорались от рассказов про заморские страны, про Лондон и Париж.