Еще одна неприятная новость: никто не знает, что делать с маленькими детьми. Многоопытные матери взрослых детей и старушки уже не помнят, как оно с грудничками. Не рожавшие — сами понимаете… Мамаши грудничков постигают все опытным путем.

— А-а-а-а-а, — стонет Матвей, и я начинаю ощущать к нему некоторое подобие жалости.

Само собой, меня стоит пожалеть куда больше, чем его. Все эти неприятности, я уверен, рано или поздно закончатся. Во-первых, он вырастет. Во-вторых, в окружении заботливых бабушек все его проблемы будут решены. А я смогу наконец вернуться к работе. Меня заждались мои деньги, мой алкоголь, мои женщины, которым я стал уделять чересчур мало внимания, и мои рассказы. Я и так довольно пострадал. В конце концов, то, что я, молодой мужик, два месяца был, по сути, мамашей, уже добавило мне очков в глазах окружающих. Все увидели, что я могу быть заботливым, домовитым, нежным, и все такое, и прочая. Но не быть же таким вечно! То, что в малых дозах укрепит мою и без того благополучную репутацию, в больших вырвет ее с корнем из чахлой молдавской почвы. Если я брошу все, чтобы растить этого кряхтящего засранца, меня, мягко говоря, не поймут. Мне и так звонят каждый вечер с вопросами. То редакторы, то бренд-менеджеры, то пиар-менеджеры, а то и кто-то из депутатов, все шаловливые, все соскучившиеся по моему щекотливому, блин, перу.

— Лоринков, ну когда же ты вернешься?! — спрашивают они.

— Зачем? — посмеиваясь, туплю я.

— Потрясти этот мир! — улыбаются — уверен — они.

— О, скоро, очень скоро, — говорю я.

— Слушай, — говорят они, — от тебя такого никто не ожидал. Ну, с ребенком… Ты настоящий мужик, Лоринков!

— А то! — горделиво говорю я.

— Ну, так скоро ты вернешься? — осторожничают они. — Или, ха-ха, берешь трехгодичный отпуск по уходу за ребенком?

— Ха-ха, — говорю я, — ха-ха.

И кладу трубку. А Матвей говорит:

— А-а-а-а, а-а-а-а.

— Заткнись, — отвечаю я ему, — всю кровь выпил, я не спал, понимаешь, не спал, понима…

— А-а-а-а-а-а, — ноет он, извивается и кричит.

— Заткнись, — говорю я, и иду в спальню, твердо решив, что пусть орет хоть всю ночь, фашист малолетний, я просто закрою дверь, поорет да перестанет.

Но на полпути останавливаюсь, потому что в кроватке почему-то затихает. Не веря в удачу, я на цыпочках подхожу и заглядываю в кроватку. Он, конечно, не заснул… В его глазах я отчетливо вижу себя. И то, как широко распахнулись мои глаза. Очень широко. Он уже не говорит «а-а-а-а-а», а горько, как могут только безутешные — я имею в виду по-настоящему безутешные — вдовцы, плачет. Только сейчас до меня доходит. Мать вашу. Получается, что.

Ему уже целый месяц больно.

Персональный сонник НОМЕР 987 — б: море [1]

«Здравствуйте, Юрий!

Вы говорите, что видели море, но можете ли вы положа руку на сердце утверждать, что вам приснилось именно оно? Вы уверены, что то был не океан? Не озеро? Не река? Как часто мы во сне — да и в жизни! — видим только то, что хотим видеть, только лишь потому, что нам не хватает духу поднять голову и оглядеться. Смотрим под ноги, видим лужицу воды и говорим: я на морском берегу. В то время как лужица эта кончается за протянутой нами рукой… Сон-обман, ведь бывает и такое!

К чему я говорю вам это, Юрий. Как вы уже, наверное, поняли, толкование снов включает в себя не только расшифровку того, что вам приснилось. Специалисту необходимо знать также как и почему вам приснилось именно это, а не то или то.

Потому что море спокойное и с водой ясной, как глаза моей любящей жены, это одно. А море бурное, с водой грязноватой, как глаза моей любящей жены перед ссорой, — совсем другое. Море с барашками — к рождению первенца, море в шторм — к неприятностям на работе, море с медузами, ползающими по гладкой плоти волн, — к перевоплощению вашей мечты в чудесного вида бабочку, которая распустит свои огромные крылья на древесных столбах Амазонки. Море, кишащее рыбой, — к изобилию. Море в дыму — к известию, и дым этот символизирует не что иное, как дымы костров, в древности разводившихся для того, чтобы дать знать о чем-либо людям, находящимся на расстоянии сотен километров от этих костров…

Ох, Юрий, уверены ли вы, что видели именно то море, какое вам следовало бы видеть? Видели ли вы море, Юрий, и видело ли оно вас? Ведь видеть во сне море, которое глядело вам в душу, — к полетам наяву, тем самым, после которых рождаются стихи и неудачные браки. А видеть море, которое презрительно щурится, и отворачивается от вас — напротив, к небывало удачному союзу, и, право, стоит подыскать себе невесту из семьи побогаче — сегодня ее родители вашим не откажут.

Так или иначе, а все-таки я рискнул сделать кое-какие математические подсчеты, касающиеся вашего сна, мой дорогой друг. Пусть вы не помните, что за море вы видели во сне — пусть вы “просто видели море", — но по ряду признаков и намеков, которые отпустили даже не вы, а ваше взбудораженное этим сном подсознание, могу вас обрадовать.

Ваш сон — к успешной сдаче экзамена в школе бизнеса, которого вы, по вашему признанию, боитесь. И которого бояться вам не след. Потому что я вижу вас сдавшим его, а какой смыл бояться того, что уже свершилось? В четверг вы сдадите все успешно и получите повышение по работе.

Только не ешьте в этот день рыбу, прошу вас! Даже студенты астрологических школ знают, что рыба совершеннейшим образом нейтрализует удачу.

Искренне ваш. Сотрудник астрологической службы “Отния”, Маг Второго Круга, магистр Академии Солнца, обладатель официальной лицензии толкователя снов (номер 453473937, Регистрационная Палата РМ), Владимир Лоринков».

* * *

В углу пожилой охранник безуспешно пытается набрать кого-то по рации. Это не делает честь его логическим способностям: рацию я только что разбил, звезданув ее об стену поликлиничного коридора. Будь они побогаче и найми охранника помоложе, мне бы несдобровать. На мое счастье, дежурят в поликлиниках старые козлы, неспособные даже хрен свой поднять, не говоря уж о кулаке. Я быстренько разбил его рацию, отшвырнул хирурга — молодого испуганного практиканта в сером халате — и бью ногами в дверь лаборатории. К тому же, у меня есть Удостоверение газетчика. Каждый, у кого есть Удостоверение, может позволить себе немножко больше, чем тот, у кого этого кусочка заламинированной бумаги нет.

— Открывай дверь! — ору я. — Открывай дверь, сука!

— Мужчина… — хмурясь, надвигается на меня из глубины коридора невысокая толстая женщина с размалеванным лицом, видимо, заведующая.

— Да я, блядь, двадцать восемь лет мужчина! — ору я, схватив ее за воротник халата, и при этом умудряюсь как ишак бить копытом в дверь. — Двадцать девять даже, слышишь ты меня, бля?! Откройте свою сраную лабораторию, поняла? Открывай сраную ла-бо-ра-то-ри-ю!