хэй, хэй, и собачка Снуппи обормот
…но получить с него за это деньги не представлялось возможным, Снуппи сняли с колеса прямо во время медленного вращения, просто отцепили на ходу внизу и, улыбаясь детям, оттащили куклу – это кукла, кукла, конечно, а вы как думали – в подсобное помещение, где даже пульс уже проверять не стали, вынули из нагрудного кармана конверт с надписью «Крохе Еноту» и вызвали «скорую»…
Речевка, конечно, глупая – а разве у нас бывали другие – и ни ритм, ни размер в ней не соблюдены. Еще бы. Сочиняли-то сами, в парке. Папаша, который не папаша, всегда экономил на специалистах. Несмотря на глупость произносимого, я тем не менее ощущаю себя почему-то ветхозаветным пророком, который взобрался на гору и вещает оттуда Земле и Небу. Прямо как Иисус.
Всхлипнув, я кричу в небо, подскакивая очень уж часто, потому что я заканчиваю:
Кроха Енот да Снуппи обормот —
пара что надо, всем детям отрада.
мамашам утешенье, папашам загляденье.
мы тебя повеселим, раззадорим и утешим,
спляшем, вновь развеселим и всегда тебя
поддержим.
мы ведь пара молодцов,
удальцов и храбрецов,
Снуппи да Енот —
такой вот, бля, компот
Конечно, никакого «бля» в речевке не было, но мы со Снуппи всегда его добавляли, правда, тихонько, чтобы никто не слышал. Ну, сейчас-то стесняться некого. Я останавливаюсь и оглядываюсь. У холма собрались почти все. Нет только Матушки Енотихи. Вот так. Все собрались послушать. Только Магдалина смылась под шумок.
Что неудивительно. Она меня тоже покинула. К счастью, не повесилась. Наверное. Точно-то я не знаю. В кабинете директора – своем то есть – я нашел кассету. С записью ночи, которую провел с Белоснежкой в лодке. И полный – а не половину, как мы договаривались, – пакет документов на аттракционы и ресторан поблизости. С припиской.
«Свадебный подарок».
Больше ничего. Что же. Я оглядываю парк, потом задираю голову и раздуваю ноздри. Я все равно родился. А все остальные, наоборот, умерли или пропали. И это значит, что. Весь этот мир… Он оказался моим.
И я не понимаю, что вы все здесь делаете.
…Ну вот и вся моя история. Да, это вам не «Мулен Руж». Ничего не поделаешь, жизнь всегда будет чуть проще мюзикла. Тем более, с таким-то бюджетом!
Что было дальше? Лена и правда оказалась талисманом. Она принесла мне не просто везение, а везение. После выхода книги – слегка обработанной редакторами и изданной сначала трехсоттысячным, а потом миллионными тиражами – пришла Слава. Меня объявили голосом поколения. Я стал всемирно известным писателем. Получил приветственные телеграммы от Апдайка и Маркеса. Тем не менее с той поры – а прошло десять лет – я не написал больше ни одной книги. Не счел себя вправе.
Я до сих пор получаю за книгу деньги, очень много денег. И мое молчание только добавило мне денег. Пресса гадает, почему я больше не пишу и не даю интервью. Меня окрестили Кишиневским затворником. Все гадают, где я прячу новую рукопись. Говорят, что не я написал ту, первую. Говорят, что я, словно Сэлинджер, с которым меня лестно сравнивают, забиваю новыми текстами письменный стол и не хочу их публикации при жизни. Говорят… Много чего говорят.
А я просто не писатель и знаю это.
Папаша, который был вовсе не мой папаша, оказался прав. Пороху мне хватило только на один раз. А такое может произойти с каждым. Например, с вами.
Еще папаша, ну, который директор, не обманул и с завещанием. Завещание и в самом деле было там. Я вынул его и вписал свое имя в пробел. Так я стал владельцем парка аттракционов.
Пару лет после этой истории я жил, ничего не делая. Потом посмотрел на жизнь трезво. Понял, что парк аттракционов очень доходное предприятие. И, сын своего отца – а моим настоящим отцом, отцом по духу, был все же не Снуппи, – через полгода-год экспериментов и прочего дерьма убедился в том, что извлекать прибыль из парка можно лишь при жестком руководстве. Я прекратил играть в либерализм и закрутил гайки. В том числе уволил всех старых грязных неудачников. Ну, всех, кому за тридцать пять. В конце концов, это бизнес. Главное-то деньги.
Остальное – декорации.
Конечно, я оказался большим ослом и упустил Лену, начав встречаться с этим глупым куском мяса, Белоснежкой.
Я живу с Белоснежкой до сих пор. Я был ее первым мужчиной. Мы женаты. У нас трое детей. Они гордятся своим папой. Я пытался найти Матушку Ено… Лену то есть. Узнал, что она уехала в США. Нью-Йорк, муж – белый инженер из Силиконовой долины, развод, Небраска, Лос-Анджелес, официантка… – потом следы потерялись. Обратиться в какую-нибудь телевизионную передачу типа «Ищи меня» я постеснялся.
По ночам я часто стою у окна нашего добротного дома, глядя в выкупленный мной парк. И думаю о том, что я не писатель, и не счастливый отец – хотя я счастливый отец, – и не счастливый муж. А кто же я?
Кроха Енот из семейки Енотов.
Потерявший свою Енотиху.
Правда, с некоторых пор у меня кое-что есть. Маленький талисман. Эквивалент надежды. Небольшая открытка. Плотная карточка без обратного адреса, пришедшая на мой адрес прошлым летом. Без слов. Просто растиражированное почтой фото. Пальма, песок под ней и типографская подпись. Название местности. Имя городка-спутника при Парамарибо. Ох. Когда я увидел открытку, то понял, что могу родиться еще раз.
Парамарибо, Парамарибо, Парамарибо, город утренней зари.
Кажется, так поется в одной песне. Кажется, это намек, я и не намерен делать вид, что не понял его. Поэтому уже собрал чемодан, который прячу под каруселью. Деньги перевел на детей и жену. Пусть будет счастлива. Еще немножко – тайком – оставил Микки. Ну, или Железной Маске, каковой он теперь и является. Да, я принял его все-таки после больницы на работу. Бедняга был в депрессии и присел на наркоту, с которой, кажется, не слез до сих пор. Каждый выбирает для себя сам, каким парнем ему быть, плохим или не очень.
Себе я оставил совсем немного. На скромную достойную жизнь для двоих. По ценам Парамарибо. Вылетаю завтра. Я найду ее там. Мы станем ловить креветок, ну, или что там водится, в Парамарибо. Вдвоем. До конца жизни. С ней, ее двумя морщинами на шее и чересчур худыми руками. Когда я думаю об этом, у меня теплеет в груди. И еще.
Кажется, я напишу обо всем этом книгу.