Поезд медленно тащился по Карелии, вез озверевшую стаю.
На небольшой станции недалеко от Кондопоги Кулак сказал:
– А у меня ведь тут неподалеку должник один живет… Свидетелем, сука, выступал на суде. Из-за него срок-то мотаю.
– Так надо зайти в гости, – отозвался Панкрат.
Одиннадцать зэков во главе с Кулаком сошли с поезда. Остальным приключения были не нужны – поехали дальше.
Тех, кто сошел, ждала приятная неожиданность – на станции ошивались двое полицейских. Похоже, они заглянули сюда по личной надобности и оба были нетрезвы, но судьба их от этого легче не стала. Панкрат сразу выстрелил одному из них в голову. Второй мигом поднял руки вверх. Его привязали к полицейскому УАЗику буксировочным фалом. А арсенал банды пополнился двумя пистолетами и АКСу.
От станции в поселок поехали на этом самом УАЗе и «Газели» – ее отобрали у какого-то мужика. Мужик, сам в прошлом отсидевший, бывалый, сказал: беспредел творите. Ему воткнули перо в печень: творим, брат, творим… Поехали. Привязанный полицай сначала попытался бежать за машиной, но, конечно, упал. Несколько сот метров его тащили волоком, потом фал оборвался. Останавливаться не стали: сам сдохнет.
Приехали в поселок – весело, с мигалкой. Оказалось, что «должник» Кулака давно здесь не живет – переехал. Но недалеко, в соседний поселок. Двинули туда. Когда приехали, уже начинало темнеть. Дом «должника» нашли быстро. В доме горел свет, во дворе бегала собака. Когда стали входить в калитку, собака залаяла. Панкрат сразу положил ее выстрелом из обреза.
– Эй, чувачок! – крикнул Кулак. – Открывай, гости пришли.
Около четырех часов вечера с работы неожиданно вернулся хозяин, что приютил монахов. Он работал ветеринаром, мотался по району, лечил скотину, которая еще осталась. Не раздеваясь, вошел в комнату, присел рядом с настоятелем. Вид у него был встревоженный.
– Что случилось? – спросил Михаил Андреевич.
– Случилось, отец Ми…
– Опять забыли, Владимир Петрович, – с укоризной сказал Мастер. – Мы же договорились.
– Да, конечно. Извините, Михал Андреич… В общем, в Бор – это соседний поселок – нагрянули уголовники. Похоже, амнистированные, с поезда.
– Та-ак, – протянул настоятель. – Много их?
– Сам не видел. Но люди говорят, что человек десять или поболе.
– Безобразничают?
Ветеринар выдохнул: да.
Настоятель посмотрел на Глеба. Глеб кивнул.
До поселка было километров восемь плохой дороги – пятнадцать минут езды. Погрузились в УАЗ ветеринара, поехали.
У «должника» была жена и дочь лет пятнадцати. Жена, кстати, была беременна, и уже животик обозначился. Может быть, поэтому «должник» рассчитывал, что пощадят, пожалеют… Ошибся – звери ни пощады, ни жалости не знают. А звери в человечьем облике даже получают удовольствие от собственной жестокости и власти над беспомощной жертвой… Хозяевам велели накрыть на стол – «чтоб как в лучших домах – выпивон, закусон и музон». Выпили и закусили. Потом женщинам приказали раздеться, а «должнику» – встать на колени… Жена хозяина плакала, предлагала деньги, золото.
Кулак сидел во главе стола, курил, и было ему очень по кайфу. Он даже не подозревал, что получит такой кайф от власти над людьми. Ему уже доводилось пытать жертву на квартирном разбое. Тогда он тоже был абсолютным хозяином положения. Мог убить, а мог и пощадить… Но там, в той барыжной квартире, происходило нечто иное – там он душил и жег утюгом ради того, чтобы тайники ему открыли. И на зоне ему тоже приходилось решать человеческие судьбы. Но и это было совсем не то. А здесь и сейчас все было по-другому… Если бы Кулака попросили объяснить, в чем разница, он бы, вероятно, не смог. Но интуитивно он очень хорошо ощущал разницу между «производственно мотивированным» садизмом и нынешним садизмом глумливым… Кулак осмотрелся – братва уже образовала «клубы по интересам»: кто-то пил, кто-то жрал, а кто-то выгребал барахло из шкафов. Панкрат в углу возился с гладкоствольным «фермерским» карабином ТОЗ-106, изъятым у «должника» – любил налетчик оружие, а Хорек – сучок похотливый, ненасытный – пялился на деваху. Кулак посмотрел на «должника», задумчиво спросил:
– Что же с тобой делать-то? «Должник» ответил:
– Делай, что хочешь… Только жену и дочь не трогай.
– Из-за твоего, сука, языка мне такой срок впаяли. Я ведь вполне мог пятеркой отделаться… а?
– Я прошу: жену и дочь не трогай.
– Теперь, значит, просишь? А помнишь, какой ты на суде был смелый? – Кулак плюнул в должника и смотрел, с удовольствием смотрел, как туберкулезная харкотина стекает по лицу… Хорошо было Кулаку, невыразимо хорошо. Он сделал глоток водки, оскалился и спросил: – Ну, чего, братва, с сукой делать будем?
Панкрат оторвался на минуту от ружья, сказал:
– Завалить – да и все… И – айда поселок шерстить. Они же сейчас, поди, заначки свои прячут.
Кулак возразил:
– Завалить – это очень просто будет. Хорек сказал:
– А я вот хочу баб евонных потрахать. Обоих. И чтоб он ноги им держал.
– О! – сказал Кулак. – Это дело… Слыхал, падаль? Я сейчас бабу твою пялить буду, а ты ее держать должен.
У «должника» навернулись слезы.
К поселку подъехали с выключенными фарами, остановились на опушке, метрах в трехстах. Поселок выглядел вымершим, только в одном доме горели окна. В их отсветах в бинокль разглядели стоящий у ворот полицейский автомобиль.
Ветеринар сказал:
– Раз уже полиция здесь, так, может, разрешен конфликт?
Настоятель отозвался: мы с Глебом сходим, посмотрим… Он подхватил автомат, вылез из машины. Следом Глеб с «ремингтоном» в руках. Пашке дали ТТ: если что – прикроешь.
Ветеринар был человек религиозный, мирный, но решительный. Он тоже хотел принять участие в операции. Однако настоятель возразил:
– Нет, Петрович, тебе тут жить. Не надо.
– Или с молодой начать? – спросил Кулак. Он изображал задумчивость, издевался, кайфовал. – А если с молодой, то с роту или с заду?
Хорек подскочил, сказал горячо:
– Давай молодую двойной тягой, Кулак. Я с заду, ты с роту.
Мать закричала: нет! Нет, не надо, не трогайте ее… пожалуйста… Уж лучше меня.
Кулак захохотал: во! Сама хочет. Баба-то у тебя, должничок, блядь – сама себя предлагает. Ну уж уважу.
Монахи подошли к дому с освещенными окнами, понаблюдали несколько минут. На крыльцо вышел мужчина. Из распахнутой двери упал на крыльцо прямоугольник света, донеслась музыка, голоса. Мужчина расстегнул штаны, тут же, на крыльце, помочился и ушел обратно в дом, дверь не закрыл… Часовых монахи не обнаружили, решили провести разведку. Вперед отправился Глеб, настоятель остался страховать на противоположной стороне улицы. Он укрылся за поленницей. В сыром воздухе остро пахло осиновыми дровами. Это был очень мирный запах – запах из детства, в котором маленький Миша каждое лето проводил у бабушки в деревне, в глубинке Новгородской области. Настоятель прикрыл глаза и сразу увидел речку со сказочным названием Медведа – неширокую, в кувшинках. Увидел ужа, который много лет назад напугал его до полусмерти, и даже услышал лягушачье кваканье… Настоятель улыбнулся. И тут услышал смех. Он распахнул глаза. Впереди, в трех десятках метров, горели окна чужого дома и звучал смех. Несколько мужчин смеялись – глумливо, похабно.