Одиссей усмехнулся.
— Разве это не удача? — спросил он Агамемнона. — На Неоптолема мы возлагаем большие надежды, поэтому об этом я уже позаботился. Остается палладий Афины Паллады, которая — вот удача — моя покровительница. Моя, моя!
— Одиссей, ты начинаешь меня раздражать, — заметил верховный царь.
— А, о чем это я? Палладий. Что ж, придется раздобыть этого древнего идола. Это самая большая городская святыня, и ее потеря будет для Приама тяжелым ударом. Насколько я знаю, статуя находится где-то в подземном святилище в крепости. Секрет хранят как зеницу ока. Но я уверен, у меня получится его разгадать. Труднее всего будет вынести ее — говорят, она очень большая и тяжелая. Диомед, ты пойдешь со мной в Трою?
— С радостью!
Поскольку все важное мы обсудили, совет был окончен. Менелай остановил Одиссея в дверях и взял за плечо.
— Ты увидишь ее? — с тоской спросил он.
— Да, наверно.
— Скажи ей, я хотел бы, чтобы ей удалось до меня добраться.
— Скажу.
Но когда мы возвращались к дому Одиссея, он сказал:
— Не скажу ни за что! Елену ждет секира, а не теплое местечко на ложе Менелая.
Я рассмеялся:
— Хочешь поспорить?
— Мы пролезем по сточной трубе?
Это был мой первый вопрос, когда мы уселись разрабатывать план действий.
— Ты, но не я. Мне нужно попасть к Елене, не вызывая подозрений. Поэтому я не могу выглядеть как Одиссей.
Он вышел из комнаты, но тут же вернулся с короткой, грозной плетью из четырех ремней, каждый из которых заканчивался зазубренной бронзовой шишкой. Я ошеломленно смотрел на него и на плеть, пока он не повернулся ко мне спиной и не принялся стягивать с себя хитон.
— Высеки меня.
Я подскочил от ужаса:
— Ты сошел с ума? Высечь тебя? Я не могу!
Его губы вытянулись в ниточку.
— Тогда закрой глаза и представь, что я — Деифоб. Меня нужно высечь — как следует!
Я обнял его обнаженные плечи:
— Проси все, что хочешь, но не это. Высечь тебя, царя, словно беглого раба?
Посмеиваясь, он прижался щекой к моей руке:
— Что такое несколько лишних шрамов для моего искромсанного тела? Я должен выглядеть как беглый раб, Диомед. Какое зрелище для троянцев может быть приятнее окровавленной спины раба, бежавшего от ахейцев, а? Бери плетку.
Я покачал головой:
— Нет.
Он помрачнел:
— Диомед, возьми плетку!
Я нехотя взял. Он нагнулся. Я раскрутил четыре ремня вокруг своей кисти и опустил их на его кожу. Появились розовые рубцы; с отвращением я смотрел, как они набухают.
— Ударь посильнее, — нетерпеливо сказал он. — Даже кровь не выступила!
Я закрыл глаза и сделал так, как мне было велено. Всего я нанес ему десять ударов этим гнусным орудием; каждый раз, опуская его, я рассекал кожу Одиссея до крови, оставляя шрамы — клеймо беглого раба, которое останется с ним на всю жизнь.
Потом он поцеловал меня.
— Диомед, не горюй так. На что мне красивая кожа? — Он поморщился. — По-моему, достаточно. Как выглядит, ничего?
Я молча кивнул.
Он сбросил набедренную повязку и прошелся по комнате, оборачивая вокруг бедер грязную льняную тряпку, всклокочивая себе волосы и измазывая их сажей из жаровни. Я мог поклясться, что его глаза сверкали от удовольствия. Потом он протянул мне кандалы.
— Заковывай, аргивский тиран!
Я снова сделал так, как мне было велено, понимая, что порка причинила мне большую боль, чем ему. Для Одиссея это было просто средство достижения цели. Пока я стоял на коленях, заклепывая бронзовые манжеты у него на лодыжках, он рассказывал про свой план:
— Как только я попаду в город, мне нужно пробраться в крепость. Мы поедем вместе в колеснице Аякса — она крепкая, устойчивая и едет тихо, пока не достигнем рощицы рядом со смотровой башней у ближнего края Западного барьера. Там мы разделимся. Я расскажу свою сказку у маленькой двери в Скейских воротах и повторю то же самое у ворот крепости — скажу им, что мне срочно нужно видеть Полидаманта. Я заметил, его имя работает лучше всего.
— Но, — я выпрямился, — ты ведь не пойдешь к Полидаманту?
— Нет, я намерен разыскать Елену. Думаю, после своего насильственного брака она будет рада мне помочь. Она наверняка знает про подземелье. Может быть, она даже знает, где именно находится святилище Афины Паллады.
Он побряцал кандалами, привыкая к ним.
— А я?
— Ты будешь ждать в роще, пока не пройдет половина ночи. Потом поднимешься по нашей сточной трубе и убьешь стражников поблизости от маленькой караульной вышки. Я как-нибудь притащу статую к стенам. Когда услышишь, что ночной жаворонок запел вот так, — он просвистел три раза, — ты спустишься вниз и поможешь мне протащить ее сквозь трубу.
Я высадил Одиссея у рощицы и приготовился ждать. Нас никто не заметил. Он побежал к Скейским воротам словно буйно-помешанный — хромая, пошатываясь, крича, визжа и падая в пыль; я никогда не видел более жалкого человеческого создания. Ему всегда нравилось изображать из себя тех, кем он не был, но, думаю, личина беглого раба нравилась ему больше всего.
Когда прошла половина ночи, я нашел нашу сточную трубу и медленно и бесшумно пополз по ее извилистому душному нутру. Добравшись до выхода, я посидел, чтобы мои глаза привыкли к лунному свету, прислушиваясь к звукам, которые доносились с тропы на вершине стен. Я был неподалеку от малой смотровой вышки, которую Одиссей выбрал местом нашего свидания, ибо она располагалась на значительном расстоянии от остальных охраняемых мест.
В карауле было пять воинов, все они бодрствовали и были начеку, но все они сидели внутри — кто только ими командовал, чтобы позволить сидеть в тепле и оставлять бастионы без внимания? В ахейском лагере они бы долго не протянули!
На мне была мягкая кожаная набедренная повязка и короткий хитон, в зубах я зажал кинжал, а в правой руке держал короткий меч. Незаметно подобравшись к окну караульного помещения, я громко покашлял.
— Посмотри, кто там, Меос, — раздался чей-то голос.
Вот и Меос, идет, не торопится, — громкий кашель вовсе не вызывает подозрений, даже если он раздается на вершине стен, за которые идет самый жестокий бой в ойкумене. Никого не увидев, он напрягся, но, поскольку был идиотом, не стал звать на подмогу. Очевидно, убеждая себя, что у него разыгралось воображение, он, с пикой наготове, пошел дальше. Я позволил ему пройти мимо меня, а потом тихо встал, одной рукой зажав ему рот, а второй вонзив в него меч. Потом осторожно опустил его на тропу и затащил в темный угол.