Я бросил на дарданца быстрый презрительный взгляд.
— Он все это время спал, как младенец. Я нашел его в чем мать родила, он храпел на своем ложе, когда остальные сражались.
Одиссей закатился смехом; Эней напрягся от ярости, мускулы у него на руках заходили, силясь разорвать веревку. Я вдруг понял, что выбрал для Энея самую унизительную судьбу. Он был чересчур горд, чтобы покорно терпеть насмешки. В тот момент, когда я разбудил его, он думал только о троянском троне. Теперь же он начинал понимать, что навлек на себя, сдавшись в плен: оскорбления, презрительные насмешки, бесконечные рассказы о том, как он валялся пьяным, когда все остальные сражались.
Я отвязал старуху Гекабу и толкнул ее вперед. Она выла без передышки. Я вложил конец связывавшей ее веревки в руку Одиссея.
— Подарок, только для тебя. Ты ее знаешь, это Гекаба… Возьми ее и отдай Пенелопе в служанки. Она добавит твоему скалистому острову блеска.
Он изумленно заморгал:
— Неоптолем, в этом нет нужды.
— Одиссей, я хочу, чтобы ты ее взял. Если я оставлю ее себе, Агамемнон все равно отберет ее. У тебя же он требовать ее не посмеет. Пусть еще чей-нибудь дом кроме Атреева сможет похвастаться высокородным пленником из Трои.
— А что ты сделаешь с молодой? Ты знаешь, это ведь Андромаха.
— Да, и она моя по праву.
Я наклонился и зашептал ему в ухо:
— Она хотела пойти к своему сыну, но я знал, что это невозможно. Не знаешь, что стало с сыном Гектора?
На мгновение от него повеяло холодом.
— Астинакс мертв. Его нельзя было оставить в живых. Я сам нашел его и сбросил с башни крепости. Должны умереть все: сыновья, внуки, правнуки.
Я сменил тему:
— Вы нашли Елену?
Он оглушительно расхохотался.
— Нашли, а как же!
— Она умерла?
— Умерла? Елена? Юноша, она родилась, чтобы дожить до глубокой старости и умереть на своем ложе под рыдания детей и слуг. Ты можешь представить себе, чтобы Менелай убил Елену? Или позволил Агамемнону приказать ее убить? Боги, он любит ее намного больше, чем самого себя!
Он успокоился, но продолжал пофыркивать.
— Мы нашли Елену в ее покоях, в окружении кучки стражников, а Деифоб был готов убить первого же ахейца, который появится на пороге. Менелай был похож на разъяренного быка. Он один расправился с троянцами и даже этого не заметил. Мы с Диомедом были всего лишь зрителями. Наконец остался только Деифоб, и они хотели устроить поединок. Елена стояла в стороне, голова поднята, грудь вперед, глаза — словно два солнца. Красивая, как Афродита! Неоптолем, поверь, никогда не родится женщина, достойная даже держать ей лампу! Менелай хотел биться, но поединка не получилось. Елена подоспела первой и вонзила Деифобу кинжал между лопаток. Потом упала на колени, подставив грудь:
— Убей меня, Менелай! Убей меня! Я не заслуживаю того, чтобы жить! Убей меня сейчас же!
Конечно же, он ее не убил. Один взгляд на ее груди, и все было кончено. Они вышли из комнаты вместе и даже не посмотрели в нашу сторону.
Я не выдержал и тоже засмеялся:
— О, какая ирония! Подумать только, вы десять долгих лет сражались с оравой племен, чтобы увидеть, как Елена умрет, и все только для того, чтобы посмотреть, как она возвращается домой в Амиклы свободной — и все еще царицей!
— Что ж, смерть редко приходит туда, где ее ждут, — произнес Одиссей.
Его плечи поникли, и я впервые увидел в нем мужа, чей возраст приближался к сорока годам, кто чувствовал тяжесть лет и изгнания и кто, при всей своей любви к интригам, хотел лишь вернуться домой. Он попрощался со мной и пошел прочь, ведя за собой воющую Гекабу, и исчез в переулке. Я кивнул Автомедонту, и мы направились к Скейским воротам.
Упряжка медленно брела по дороге, ведущей к берегу, Эней с Андромахой шли позади, тело Приама волочилось по пыли между ними. Въехав в лагерь, я миновал мирмидонские укрепления, переправился через Скамандр и поехал по тропинке, которая вела к гробницам.
Когда лошади не смогли идти дальше, я отвязал тело Приама от перекладины, накрутил веревку себе на левую руку и потащил тело мертвого царя к двери усыпальницы своего отца. Я поставил Приама на колени в позу просителя и вогнал древко Старого Пелиона в землю, завалив основание камнями, чтобы получилась маленькая пирамида. Потом повернулся, чтобы бросить взгляд на стоявшую на равнине Трою, на ее дома, над которыми к хмурому небу взвивались языки пламени, на проем ворот, открытых, словно рот мертвеца, тень которого улетела в необъятный мрак подземного царства. А потом наконец-то я оплакал Ахилла.
Я пытался представить себе, каким он был у стен Трои, но в этих образах было слишком много крови, смерть набросила на них свою тень. Мне все же удалось вспомнить его, но образ был только один: его кожа, умащенная благовонными маслами после ванны, блестит, желтые глаза сияют, потому что он смотрит на меня, своего маленького сына.
Не заботясь о том, что меня увидят в слезах, я вернулся к колеснице и взошел на нее, встав позади Автомедонта.
— Друг моего отца, возвращаемся к кораблям. Мы плывем домой.
— Домой! — эхом откинулся преданный Автомедонт, который вместе с Ахиллом отплыл из Авлиды. — Домой!
Позади горела Троя, но наши глаза не видели ничего, кроме танцующих солнечных бликов на синем море, манящем нас к дому.
Агамемнон благополучно вернулся в Микены, совершенно не подозревая, что его жена Клитемнестра узурпировала трон и вышла замуж за Эгисфа. Встретив Агамемнона со всей любезностью, она убедила его принять ванну. Пока он довольно плескался в теплой воде, она убила его священной секирой. Потом она убила его наложницу, пророчицу Кассандру. Орест, сын Агамемнона и Клитемнестры, был тайно вывезен из Микен своей сестрой Электрой, которая боялась, что Эгисф убьет мальчика. Повзрослев, Орест отомстил за отца, убив мать и ее любовника. Но боги, не простившие ему убийства матери, отомстили ему: он сошел с ума.
Андромаха, вдова Гектора, стала добычей Неоптолема. Она была его женой или наложницей до самой его смерти и родила ему по крайней мере двух сыновей.
Антенору вместе с его женой, царевной Феано, и их детьми было позволено покинуть Трою после того, как она пала. Они обосновались во Фракии или, как считают некоторые, в Киренаике, в Северной Африке.
Асканий, сын Энея от троянской царевны Креусы, после того как его отца увел Неоптолем, остался в Малой Азии. В конце концов он унаследовал трон значительно уменьшившихся троянских владений.
Гекаба сопровождала Одиссея, добычей которого она стала, до Фракийского Херсонеса. Наконец ее бесконечные завывания привели Одиссея в такой ужас, что он оставил ее на берегу. Сжалившись над ней, боги превратили ее в черную собаку.