— Мне никогда не удается отделаться от этого хлама так быстро, как хотелось бы, — заявил он, глядя на меня.
Я в растерянности уставилась на него. Как обычно начинается изнасилование?
Дверь открылась, и вошел еще один муж, очень похожий на Ахилла чертами лица и цветом волос, но меньше ростом и с намного более нежным лицом. Его глаза, голубые, а не желтые, сверкнув, оценивающе оглядели меня.
— Патрокл, это Брисеида.
— Агамемнон был прав. Она красивее Елены.
Взгляд, брошенный им на Ахилла, был полон боли.
— Я вас оставлю. Я только хотел узнать, не нужно ли тебе чего.
— Подожди снаружи, я скоро буду, — рассеянно произнес Ахилл.
Направляясь к двери, Патрокл внезапно остановился и посмотрел на Ахилла. Ошибки быть не могло: в его глазах светились радость и чувство собственности.
— Он — мой любовник, — сказал Ахилл, когда тот вышел.
— Я это поняла.
Он с усталым вздохом опустился на край узкого ложа и указал на мою цепь.
— Сядь.
Какое-то время я сидела, не отрывая от него взгляда, а он, в свою очередь, отчужденно смотрел на меня; я начинала подозревать, что он не испытывал ко мне никакой страсти. Почему же тогда он забрал меня себе?
— Я считал, что лирнесские жены всегда вели жизнь затворниц, — наконец произнес он, — но ты, похоже, знаешь, как устроена жизнь.
— Отчасти. Только то, что общеизвестно. Чего мы не понимаем, так это вашей моды. — Я прикоснулась к своим обнаженным грудям. — Должно быть, в Элладе насилие — обычное дело.
— Не больше, чем везде. Мода быстро теряет свою новизну, если она общепринята.
— Что ты со мной сделаешь, царевич Ахилл?
— Понятия не имею.
— У меня тяжелый характер.
— Знаю. — Его улыбка вышла кривой. — Ты задала хороший вопрос. Я действительно не знаю, что с тобой делать.
Он сверкнул на меня желтыми глазами:
— Ты умеешь играть на лире? Петь?
— Очень хорошо.
Он поднялся на ноги.
— Тогда я буду держать тебя, чтобы ты мне играла и пела, — сказал он и рявкнул: — На пол!
Я села на пол. Он откинул тяжелую юбку мне на бедра и вышел из комнаты. Когда он вернулся, в руках у него был молоток и долото. В следующее мгновение я была свободна от цепей.
— Ты испортил пол. — Я показала на глубокие углубления в тех местах, где долото ударило особенно сильно.
— Это просто укрытие на передней палубе, — заявил он, вставая с колен и поднимая меня на ноги.
Его руки были твердыми и сухими.
— Иди спать, — велел он и оставил меня.
Но перед тем, как лечь, я вознесла молитву Артемиде. Богиня-девственница услышала меня: муж, которому я досталась, не любил женщин. Я была в безопасности. Но почему же тогда я печалилась не только по моему возлюбленному отцу?
Наутро флагманский корабль столкнули на воду, матросы и воины сновали по палубе и между гребными скамьями, наполняя воздух хохотом и отборной бранью. Ясно было, что они рады оставить почерневший, разрушенный Адрамиттий. Возможно, им казалось, будто здесь они слышат стенания тысяч невинных жертв.
Патрокл пробрался через переполненную людьми палубу и поднялся на несколько ступеней туда, где стояла я.
— Ты хорошо чувствуешь себя сегодня утром, моя госпожа?
— Да, спасибо.
Я отвернулась, но он остался стоять рядом, не обескураженный моим холодным ответом.
— Ты скоро ко всему привыкнешь.
Я посмотрела на него:
— Ничего более глупого я не слышала. Ты бы смог привыкнуть, если бы тебя заставили жить в доме мужчины, который повинен в смерти твоего отца и разорении твоего дома?
— Возможно, нет, — ответил он, краснея. — Но это война, и ты — женщина.
— Война, — горько сказала я, — дело мужчин. Женщины — ее жертвы и жертвы мужчин.
— Война, — довольно продолжил он, — была таким же обычным делом в те времена, когда правили женщины и на все была воля Великой матери. Верховные царицы были ничуть не менее алчны и честолюбивы, чем любой верховный царь. Война не зависит от пола. Она свойственна всему человеческому племени.
С этим не поспоришь, и я сменила тему:
— Почему ты, такой нежный и чуткий, любишь человека столь безжалостного и жестокого, как Ахилл?
Его голубые глаза изумленно уставились на меня.
— Но Ахилл вовсе не безжалостен и не жесток! — решительно заявил он.
— В это трудно поверить.
— Ахилл — не тот, кем он кажется, — сказал его верный пес.
— Тогда кто же он?
Он покачал головой:
— А вот это, Брисеида, тебе придется узнать самой.
— Он женат? — Ну почему женщины всегда задают этот вопрос?
— Да. На единственной дочери Ликомеда, царя Скироса. У него есть сын Неоптолем, шестнадцати лет. И как единственный сын Пелея, он — наследник верховного царства Фессалии.
— Ничто из этого не способно изменить мое мнение о нем.
К моему удивлению, он взял меня за руку и поцеловал ее. И пошел прочь.
Я стояла на корме до тех пор, пока на горизонте была видна земля. Я уже никогда не вернусь туда. От судьбы не уйти. Мне предстояло стать музыкантшей — мне, которая должна была стать женой царя. И уже стала бы ею, но явились ахейцы и те мужи, которые пришли бы просить моей руки, внезапно оказались слишком заняты, чтобы думать о брачных узах.
Под корпусом журчала вода, разбиваясь в белую пену под ударами весел, — размеренный, успокаивающий звук незаметно наполнил мою голову, и прошло немало мгновений, прежде чем я поняла, что мне нужно сделать. Поручень не был высоким; я взобралась на него и приготовилась прыгнуть.
Кто-то грубо сдернул меня вниз. Патрокл.
— Позволь мне это сделать! Забудь, что ты меня видел! — закричала я.
— Больше этому не бывать, — сказал он, бледный как смерть.
— Патрокл, я никому не нужна, я ни для кого ничего не значу! Позволь мне это сделать! Позволь!
— Нет, больше этому не бывать. Ему не безразлична твоя судьба. Больше этому не бывать.
Тайны… Почему «Больше этому не бывать»?
Нам понадобилось семь полных дней, чтобы дойти до Асса. Как только мы обогнули край полуострова напротив Лесбоса, весла стали бесполезны; дул порывистый ветер, то толкавший нас к уже видневшемуся вдали берегу, то сносивший обратно. Большую часть времени я сидела в отгороженной занавесом нише на корме, и стоило мне оттуда выйти, как Патрокл бросал то, чем он в этот момент занимался, и спешил встать рядом. Ахилла я совсем не видела и в конце концов узнала, что он плывет на корабле того воина, кого называли Автомедонтом.