— Не понимаю только одного, — сказал Джек Морган Джимми Тислтуэйту, — каким образом Джек-маляр добрался из Бристоля до Портсмута? Канатная мастерская сгорела в декабре, когда его еще видели на улице Питэй.
Мистер Тислтуэйт пожал плечами:
— Он всего лишь козел отпущения, Дик, не более. Англии давно необходим покой, а для этого требовалось найти виновного. Этот шотландец — идеальный обвиняемый. Не знаю, как насчет Портсмута, но пожары в Бристоле — дело рук тори, клянусь жизнью!
— Думаешь, пожары будут вспыхивать и впредь?
— Ни в коем случае! Хитрость удалась. В Бристоле не осталось ни гроша из былых американских капиталов. Тори могут преспокойно почить на лаврах, возложив всю вину на беднягу Джека-маляра.
И вина действительно была возложена на него. Джеймса Эйтена, известного под прозвищем Джек-маляр, предали суду в Гемпшире по обвинению в поджоге канатной мастерской королевского флота и признали его виновным. После суда его доставили в Портсмут, где была сооружена виселица для публичных казней. Опускающаяся подставка виселицы имела высоту шестьдесят семь футов; с нее Джек-маляр и переселился в вечность — без головы, сорванной с плеч петлей, а не отрубленной топором. После казни эту голову выставили на всеобщее обозрение в Портсмуте, и в Англии воцарился покой.
Джек-маляр заверил суд, что только он один виновен во всех поджогах.
— Его уверения меня не убедили, — заявил кузен Джеймс-аптекарь. — Но Пасха наступила и прошла, а пожары больше не вспыхнули ни разу, поэтому неизвестно, кто виноват на самом деле. Я уверен лишь в том, что Господь пощадил меня.
Два дня спустя в «Герб бочара» явился оружейный мастер сеньор Томас Хабитас.
— Сэр! — воскликнул Ричард, приветствуя его улыбкой и дружеским рукопожатием. — Садитесь, прошу вас! Стакан «бристольского молока»?
— Благодарю, Ричард.
В таверне было пусто, если не считать мистера Тислтуэйта; от былого процветания остались лишь воспоминания. Поэтому неожиданный гость очутился в центре внимания, и это, по-видимому, польстило ему.
Португальский еврей, переселившийся в Англию тридцать лет назад, сеньор Томас Хабитас был невысоким и худощавым, с оливковой кожей, темными глазами, вытянутым лицом, крупным носом и полными выпяченными губами. Некоторая замкнутость роднила его с квакерами; пожалуй, он слишком хорошо осознавал, как заметно отличается от заурядных бристольцев. Но город радушно принял его, как принимал всех евреев, которым в отличие от папистов позволяли поклоняться Богу согласно их обычаям и иметь кладбище на Джейкоб-стрит и две синагоги на берегу Эйвона; считалось, что иудаизм угрожает обществу и экономике в значительно меньшей степени, нежели римский католицизм. Но самое главное — ни евреи, ни квакеры не претендовали на трон его величества короля Англии, который был родом из Германии. Воспоминания о Красавчике принце Чарли и тысяча семьсот сорок пятом годе были еще слишком свежи, а до Ирландии — рукой подать.
— Что завело вас так далеко от дома, сэр? — спросил Дик Морган, подавая гостю большой стакан (изготовленный еврейской компанией «Джейкобс») янтарного приторно-сладкого хереса.
Взгляд прищуренных черных глаз обвел пустой зал и остановился не на Дике, а на Ричарде.
— Дела идут неважно, — подытожил гость неожиданно гулким голосом с едва заметным акцентом.
— Да, сэр, — согласился Ричард, усаживаясь напротив Хабитаса.
— Весьма сожалею об этом. — Сеньор Хабитас сделал паузу. — Я мог бы помочь вам. — Он положил длинные чуткие руки на стол и переплел пальцы. — Знаю, всему виной эта война с американскими колониями. Но благодаря войне кое-кто стал получать большую прибыль — в том числе и я. Ричард, ты мне нужен. Ты не хотел бы вновь поработать у меня?
Ричард приоткрыл рот, чтобы ответить, но Дик опередил его.
— А на каких условиях, сеньор Хабитас? — напористо осведомился он, слишком хорошо зная, что Ричард сначала согласится, а уж потом отважится спросить об условиях.
Выражение загадочных глаз на гладком лице не изменилось.
— На самых выгодных, мистер Морган. Четыре шиллинга за мушкет.
— Годится! — поспешил отозваться Дик.
Мистер Тислтуэйт с жалостью поглядывал на Ричарда. Неужели ему так и не представится случай самому выбирать себе судьбу? Но голубовато-серые глаза на привлекательном лице Ричарда Моргана не выразили ни гнева, ни недовольства. Поистине его терпение неиссякаемо! Он терпелив по отношению к отцу, жене, матери, посетителям таверны, кузену Джеймсу-аптекарю — перечень бесконечен. Похоже, Ричард готов броситься в бой за одного-единственного человека — за Уильяма Генри, да и то действуя обдуманно, а не повинуясь порыву. «Что таится в твоей душе, Ричард Морган? Знаешь ли ты самого себя? Будь Дик моим отцом, я закатил бы ему такую оплеуху, что он рухнул бы на пол. А ты терпишь его прихоти, хандру и вспышки, его едкие замечания, даже плохо скрытое презрение к тебе. Каковы твои житейские принципы? Откуда ты черпаешь силу? Ты ведь силен, я точно знаю. Но кто твой союзник — смирение? Нет, вряд ли. Ты для меня загадка, и все-таки ты нравишься мне больше всех, кого я знаю. И мне страшно за тебя. Почему? Да потому что, имей я такое терпение и стойкость, Бог наверняка пожелал бы испытать меня».
Не подозревая о размышлениях мистера Тислтуэйта, Ричард вернулся в мастерскую Хабитаса и взялся за изготовление «смуглых Бесс» для солдат, воюющих в Америке.
Оружейник делал оружие, но его детали получал от других мастеров: стальные стволы из листа, свернутого в трубку, привозили из Бирмингема, как и стальные детали замка; ореховые приклады доставляли из различных городов Англии, бронзовые и медные части — из окрестностей Бристоля.
— Надеюсь, ты будешь рад узнать, — сказал Хабитас, когда Ричард отчитывался о первом рабочем дне, — что мы получили заказ на короткие мушкеты для армии — они немного легче и проще в обращении.
И вправду, эти мушкеты были на четыре дюйма короче длинных, 42-дюймовых, которыми были вооружены солдаты во времена Семилетней войны. Пехотинцы одобрительно отнеслись к новому оружию: точность его стрельбы не снизилась, а весило оно на полфунта меньше и было менее громоздким.
Ричард сидел у верстака на высоком табурете; вокруг было разложено все, что могло ему потребоваться. Отполированные приклады с длинными полукруглыми подставками для ствола, выстроились на стойке слева. По правую руку разместились стволы с хвостовиками, каждый имел замок с шипом с нижней стороны. В блюдах на верстаке лежали различные части кремневого замка — пружины, курки, спусковые рычаги, защелки, кулачки, винты, кремни, — а также медные скобы, стержни, фланцы и подставки, с помощью которых собирали ружье. Рядом Ричард разложил инструменты, принадлежащие ему: он приносил их с собой в прочном ящике красного дерева с медной пластинкой, на которой было выгравировано его имя. В нем умещались десятки напильников и отверток, клещи, кусачки, щипчики, молоточки, сверла и инструменты для работы по дереву. Обученный опытным мастером, Ричард сам изготовил наждачную бумагу, посыпав жесткими черными опилками парусину, смазанную крепким рыбьим клеем, и таким же способом сделал напильники и точила разного размера — и заостренные, и округлые, и короткие, и толстые. Опиловка деталей составляла по меньшей мере половину всей работы оружейника, и Ричард так поднаторел в этом деле, что только ему одному брат Уильям доверял точить пилы, когда видел, что их зубья затупились.