А если Агаев узнал про деньги, но ничего Платонову не сказал? А почему, собственно? Не доверял ему? Хотел сам проверить? Тогда очень важно понять, откуда вообще появилась эта пресловутая бумажка: привез ли Агаев ее с собой из Уральска или получил от кого-то уже здесь, в Москве?

Настя еще раз проверила все передвижения Агаева по минутам. Выходило, что времени на заезды куда-нибудь по пути из аэропорта на Житную, в министерство, у него не было. Если только его не встречал кто-то в аэропорту. Кто-то, кто и отдал ему эту полоску бумаги с реквизитами банковского счета, отрезанную от детского альбома.

Она попыталась представить себе самый естественный путь, по которому столь серьезная банковская информация может соединиться с невинной ребячьей принадлежностью. Картинка сложилась быстро и легко. Человеку звонят домой и говорят: записывайте. Он хватает первое, что подворачивается под руку, например, альбом сынишки или дочки, записывает с краю листа цифры и буквы, а после окончания разговора аккуратно отрезает полоску ножницами. Да, по-видимому, так все и было. Если бы человек этот звонил сам, то приготовил бы для записи более подходящий листок, например, блокнот или записную книжку. А если бы разговор состоялся по служебному телефону, а не по домашнему, то откуда бы взялся детский альбомчик?

4

В субботу Кира поднялась рано и стала собираться за город, к родителям. Платонову пришлось тоже встать, так как расставленная на кухне раскладушка мешала Кире подойти к плите, чтобы вскипятить воду для кофе. Дмитрий наблюдал, как она разглаживает на столе и складывает в маленькие квадратики черные нейлоновые сумки, свободно умещающиеся в карманах ее просторной куртки.

– Мне повезло, что прямо возле вокзала есть огромный гастроном, который работает без выходных с восьми утра до девяти вечера. По крайней мере, мне не нужно тащить продукты через всю Москву, я их покупаю прямо перед электричкой.

Она быстро выпила кофе и ушла в ванную одеваться. Пуговицы халатика стукнули о металлопластик стиральной машины, затем послышался характерный звук застегиваемой металлической «молнии» – Кира надевала джинсы. Несколько раз пшикнул спрей-дезодорант, в этот момент Платонов попытался представить себе стройную подтянутую фигуру женщины, стоящей перед зеркалом в одних джинсах и надевающей бюстгальтер. Перед его мысленным взором появились заведенные за спину руки, соединяющие разъемы пластмассовых застежек, отражающаяся в зеркале упругая красивая грудь, туго стянутые джинсами «стретч» мускулистые бедра. Женщина была несомненно красива. Но еще более несомненным было то, что она не вызывала у Платонова никаких «посторонних» мыслей. «Неудивительно, – подумал Дмитрий. – В таком дерьме, в каком я оказался сейчас, мне еще бывать не приходилось. Хорошо еще, что я сохраняю способность что-то соображать. На секс у организма сил уже нет».

Он машинально продолжал прислушиваться к доносящимся из ванной звукам. Сочный звук открывающегося замка на магнитной присоске – Кира что-то достает из зеркального шкафчика, висящего на стене. Сухое шуршание, происхождение которого так и осталось для Платонова невыясненным. Щелчок металлической заколки, которой Кира убирает в узел на затылке свои тяжелые густые волосы.

Наконец она вышла в прихожую и стала одеваться. Глядя на ее задумчивое и немного грустное лицо, Платонов внезапно ощутил прилив нежности к этой тихой женщине, взвалившей на себя огромную и опасную ношу помощи попавшему в беду сыщику. Под влиянием порыва он шагнул к ней, обнял за плечи, прижался щекой к ее волосам.

– Возвращайся скорее, хорошо? – шепотом попросил он. – Я буду тосковать без тебя.

– Хорошо, я постараюсь, – так же шепотом ответила она.

Дмитрий почувствовал, как напряглась ее спина, словно она хотела отпрянуть от него, но огромным усилием воли сдерживалась.

– И будь осторожна, Кира.

– Хорошо, я постараюсь, – повторила она.

– Кира, я дурак, я все делаю неправильно, – произнес Платонов неожиданно для себя. – Когда ты вернешься сегодня вечером, все будет по-другому. Я тебе обещаю. Все будет по-другому.

Он и сам не понимал, о чем говорил сейчас, он не знал, что именно делает неправильно и что именно будет по-другому, просто он инстинктивно чувствовал, что должен это сказать, а уж о том, как выполнить обещанное, он подумает. У него впереди целый день.

– Мне надо идти, иначе я не успею на поезд, – сказала Кира, делая шаг назад.

Платонов резко притянул ее к себе и медленно и нежно поцеловал в губы.

– Иди, – тихо сказал он с улыбкой, – но помни: я тебя жду. Я тебя очень жду. Возвращайся быстрее. И береги себя, пожалуйста.

Оставшись один, Дмитрий бесцельно послонялся по квартире, посмотрел телевизор, потом взял себя в руки и начал обдирать обои в кухне. С энтузиазмом взявшись за работу, он быстро вынул посуду и прочую кухонную утварь из навесных и напольных шкафов, отодвинул холодильник, отнес в комнату все, что можно было. Стены оказались на удивление хорошими, шпаклевочных работ не требовали, и он решил, что, пожалуй, успеет к возвращению Киры наклеить новые обои.

Методично намазывая полосы обоев клеем, прикладывая их к стене и разглаживая тряпкой, Платонов думал о том, сколько же еще времени ему придется провести в этой квартире, пока обстановка не разрядится. Он по опыту знал, что комбинация с кусочками информации – самая верная, самая безопасная, но именно поэтому и самая медленная, и надо набраться терпения и ждать. Можно позвонить и сказать все, от начала до конца, только одному человеку и не ожидать мучительно, пока несколько человек догадаются собраться вместе и сложить из мозаики картинку. Но всегда есть риск ошибиться, доверить бесценную информацию тому, кто тебя предаст, из корысти ли, по злобе, по глупости, но все равно предаст. Информация попадет к преступникам, а не к сыщикам, и преступники найдут тебя и заставят замолчать задолго до того, как оперативники только заподозрят неладное. Если же дробить информацию и давать ее разным людям, то всегда есть шанс, и немалый, что даже если кто-то из них окажется предателем, то остальные, собравшись вместе и поняв, что какого-то кусочка мозаики не хватает, все же до истины докопаются. Только на это нужно время, потому что ни один более или менее опытный сыщик, которому позвонила неизвестная женщина и передала информацию от находящегося в розыске преступника, не побежит немедленно по коридорам с истошным криком: мне позвонили! мне сказали! Он и шепотом об этом скорее всего никому не скажет. Он будет молча жевать эту информацию в попытках ответить в первую очередь на вопрос: а почему позвонили именно мне? Ведь этот преступник меня не знает, мы с ним незнакомы, так почему он решил довериться именно мне? Почему? Не потому ли, что о других он знает что-то такое, что заставляет его сомневаться? Тогда и мне нужно некоторое время помолчать, присмотреться к окружающим, прежде чем рассказывать, что беглый убийца и взяточник вступил со мной в контакт.