– Как же, прозрели… – Смуглый поджарый мужчина обнажил парочку золотых коронок. – Все они сговорятся! Помяни мое слово! Не верь ты этим гадинам! Импичмент весной провалили. Осенью опять побратаются: одна шайка. Подстилки они все, твои депутаты.
Бледный хлопнул себя по шляпе, примял ее:
– Погодите! Слышали, что Ельцин заявил: пока артподготовка, а осенью – бабахнет…
– А как со Слободкиным… Слободкина как… – заговорили кругом.
– А что случилось со Слободкиным? – спросил Виктор.
– Не знаешь, чудак? Пропустил? – удивился смуглый. – Учи матчасть! Слободкин с Ельциным поспорил. На совещании. В Кремле. Ельцин махнул, охрана подскочила, и вынесли Слободкина, как мешок картошки. И бросили у дверей. Он даже туфель потерял.
– Милые мои, если я верно понял, вас ужасно обидел чем-то Борис Николаич, – заговорил розовый круглый мужчина, у которого на макушке вился одинокий пенный клок. – Извините, милые мои, а вы полагаете, что власть бывает идеальной? А Хасбулатов не хам? Руцкой не солдафон?
– Правильно! – кивнула Лена. – Хорошо говорите!
– Заткнись! Гони его! – зашумели вокруг. – Провокатор!
В небе громыхнуло.
– Отстаньте от него! – вплелась в общий шум Лена.
– Давай смелее, грудью его закрой! Всё у вас получится! – посоветовал Виктор и добавил: – Лучше молчи. Накостыляют.
– И ты что ж, не защитишь жену свою? – спросила Лена громко.
– Хоть здесь не начинайте! – взмолилась Таня.
– Я хочу у вас узнать… – розовый обращался к бледному в шляпе. – Да, да, у вас! Вы, похоже, человек интеллигентный. Прозрели, говорите? Или снова глаза разуете? Поглядите вокруг! Вокруг, да, вокруг нас с вами… Кто это? Подсказать? Мне не трудно и не боязно, пожалуйста…
– Утица всегда такая, – бледный нервно и поощрительно гладил себя по шляпе. – Парламент и улица – это вещи разные. Обычный человек по доброй воле флагом махать не захочет. Думаете, ваши сборища лучше? Как-то шел я мимо, поспорил, меня окружили… Потом всю одежду в химчистку снес… Погодите, вот поломает ваш Ельцин депутатов, и ни вы, ни мы уже не станем нужны. Глядишь, лет через двадцать вместе начнем митинговать.
Упали первые капли дождя.
Розовый прыснул в округлый кулак, украшенный еще одним пенным клоком:
– Да вы, милый мой, фантазер!
– Он фантазер, а ты козел! – зашумели вокруг с новой силой. – Крути педали!
Забарабанил дождь. Розовый выскользнул из толпы, как мыло.
Народ не расходился, в пару, в брызгах, булькая, фыркая и еще отчаяннее гомоня.
Брянцевы вышли на Красную площадь.
Под дождем она становилась похожа на огромный черный зрачок.
…Ночью Тане приснилась баба Валя:
– Смотри! – и включила телевизор.
Толпились люди, они шумели, чего-то требовали, напирая на серого каменного истукана вроде того, что на острове Пасхи. Полукругом его огораживало стальное кольцо – щиты, сдвинутые и блестящие.
Люди выражали мольбу и возмущение, слов Таня не слышала, но поняла, что это простые и бедные.
Вдруг, как по команде, загремели выстрелы.
Люди начали падать.
Это было так невероятно, что она зарыдала и тут же проснулась.
Они познакомились в то время, когда Виктор до зачарованности увлекся одним проектом.
Его заприметила Валентина Алексеевна на работе, где сидела секретаршей в приемной.
Статный, высокий, светлоглазый парняга, шапка светло-рыжих волос, широкое свежее лицо. Он вошел в кабинет ее начальника, бледный и быстрый, держа в вытянутой руке толстую бумажную трубу скатанного чертежа. Вышел медленный, с гримасой неловкого удовольствия, труба подмышкой.
– Послушай-ка, милый!
Он увидел голубые, по-детски безмятежные и доверчивые глаза на немолодом плакатно-советском лице с правильными классическими чертами. От нее как будто шла волна одобрения.
– Как тебя?
– Виктор.
– Хорошее имя. А я Валентина Алексеевна. Подойди, что скажу…
Приблизился. Серый костюм, черный галстук в белый горошек, сквозь белую рубаху нежно пахнуло потом.
– Ты откуда у нас такой? Архитектор или художник? Не похож.
– Я экран проектирую. Экран. Ну, как телевизор. Будет висеть на роддоме.
– Рожает у тебя кто? – спросила Валентина участливо.
– Да при чем здесь это?
– Женат?
Помотал головой:
– Говорю вам, экран строю. Внешний вид утверждать пришел. На стену роддома повесят. На улице, понимаете? И будет всегда показывать.
– Что показывать? – подозрительно спросила она.
– Чего захотят – то и будет.
– Дай чайку налью. А конфету хочешь? Знаешь, какие у меня вкусные. Специально берегу. Для дорогих гостей. Не конфеты, а сказка. Умный человек, значит? Я и вижу, что серьезный. А то ходят художники патлатые, ни здрасьте, ни до свидания. А неизвестно, какие они художники. У тебя-то вот есть что предъявить. – Она заборматывала его, оплетала мелодичным доброжелательным голосом, и он улыбнулся, почувствовав себя уютно. – А у меня для тебя не только конфета. Еще и невеста есть. Всех отвергает, разборчивая… Темненькая она. Она тебе понравится – она всем нравится.
– Познакомьте! – бодро сказал Виктор из вежливости, подумав: “Хорошего никогда не предлагают. Что-то здесь не то”. Он уже давно пришел к сокровенной формуле: “Свою любовь я и сам отыщу”.
Глянул на часы:
– Ладно, всего вам доброго.
Стремительно вышел.
– Сразу видно, что не москвич, – вечером докладывала Валентина по телефону – Как хочешь, Лен, но вот такие пироги.
– И не надо меня ни с кем знакомить, Валя! Я сто раз говорила: не унижай меня. Ты зачем сводничаешь?
– И кто ж о тебе позаботится, если не я?
– Судьба.
Мачеха рассыпала обидный смешок:
– Судьба-а-а… Судьбу еще заслужить надо. Ну, сама решай.
– Да я и решила всё давно. Не надо меня позорить! Хорошо, допустим, сведешь ты нас. И что я ему скажу? Приветик, пойдемте в загс… Ничего себе, весело: незнакомому парню навязалась. Нет уж… У меня и так всё устроится.
Между тем Валентина не отступалась:
– Мой глаз наметан: вы прям парочка, он – рыжий, ты – черненькая. Парень – первый сорт! Хоть посмотрите друг на друга. А то так никто тебя и не увидит! Не на улице же знакомиться! А он – ученый. И богатырь. Всё в нем. Смотри, Ленусик, так и будешь ворон считать. Или с гусем каким загуляешь – у которого ветер в голове. Поиграет и бросит.