– Он согласился с твоими доводами?
– Ему больше понравился тот вариант, в котором я должна была вывести тебя из игры. Специально ради этого он обучил меня, как нужно правильно пользоваться револьвером.
– Пистолетом, – подметил я.
Альбина не обратила внимания на мою очередную поправку. Она вошла в раж. Недаром многие женщины с таким звучным именем, как у нее, предпочитают считать себя умнее и выше других людей, но от этого ничего, кроме необоснованного самомнения, взамен не получают.
– Неужели ты сама не понимаешь, что оба твоих плана – это всего лишь детский лепет? – поинтересовался я.
– Это еще почему? – возмутилась Альбина.
Ее лицо вспыхнуло алым румянцем, а во взгляде промелькнуло что-то алчное, неприятное и противоестественное для хрупкой, казалось бы, абсолютно кроткой женщины.
– Всех перестреляли. Спрятали кейс у обочины дороги… Да из того, о чем ты сказала, следует только одно…
– Что именно?
– Миллеров не стал бы с тобой церемониться. И уж тем более не стал бы присваивать валюту. Угрюмый всего лишь маленькое звено в большой цепи преступного синдиката. За ним стоят весьма значительные личности. Рано или поздно они все равно достанут человека, который отхватит от их жирного пирога лакомый кусок. Станислав не мог этого не понимать. Для красивой жизни ему было достаточно зацепиться за тепленькое местечко своего шефа.
– Ничего подобного! – воспротивилась Альбина. – Он думал только о деньгах, но не подозревал, что я имела на них свои определенные виды. Я должна была выстрелить тебе в затылок, а убрать Угрюмого и с ним еще пару человек было его основной задачей. Он с этим целиком и полностью согласился.
– Не будем спорить, – понизив голос, сказал я. – Никогда не сомневался, что ты очень умная и целеустремленная женщина.
Я сделал вид, что поражен ее складом ума, но якобы не совсем понял логику ее мышления.
– Почему нельзя было сделать гораздо проще? – спросил я, пытаясь выиграть у Альбины еще какое-то время. – Положила кейс в «Бьюик» и скрылась в неизвестном направлении…
– До твоих дверей меня сопровождал надежный человек Миллерова. Он ждал до тех пор, пока я не вошла в квартиру.
– Ты хочешь сказать, что против Угрюмова был организован целый заговор?
– Последнее время некоторые значимые особы из его окружения были им недовольны. В любом случае я добилась желаемого результата. Два миллиона двести тысяч долларов теперь мои, – самоуверенно заявила она.
– Анабелла, они никогда не станут твоими, потому что ты допустила самую непростительную ошибку, – размеренно произнес я.
Аля вздернула брови и посмотрела на меня с искренним удивлением. Она еще ниже опустила пистолет, задумчиво ожидая моих пояснений.
– Если намерена убить человека, то не нужно разводить демагогию, и уж тем более нельзя терять бдительность, – нравоучительно произнес я.
Альбина не знала и не могла знать, что в свое время я потратил несколько лет ради того, чтобы в совершенстве освоить технику безоборотного метания ножей.
– Надеюсь, теперь поняла, в чем твоя основная ошибка? – с некоторым сожалением в голосе сказал я, выдернув нож из ее груди.
Аккуратно обтерев окровавленное лезвие о траву, я вновь положил складной нож в боковой карман джинсовой куртки. В другой карман я убрал пистолет, из которого в этот день не было произведено ни единого выстрела. Забрав из «Роллс-Ройса» спортивную сумку, полностью забитую стодолларовыми купюрами, еще раз посмотрел на распростертое тело Альбины.
– Прости, детка! – скорбно произнес я. – Прости и прощай…
Теоретически я в один день по воле случая стал сравнительно богатым, обеспеченным человеком, а практически по-прежнему оставался на мели. Постоянно опасаясь разоблачения со стороны воротил наркобизнеса, я не решался потратить ни одной стодолларовой купюры. Но несмотря на это обстоятельство, я также не планировал провести остаток жизни в моем родном городе. Однако ранее неведомая мне ностальгия до того замучила мое сознание, что я не мог не вернуться на Кольский полуостров хотя бы на пару недель. Вероятно, я действительно соскучился по тем местам, где прошло мое беззаботное детство и моя бурная юность. Не зря в первый же день возвращения в Мурманск, сняв двухкомнатную квартиру и оставив личные вещи, приобретенные мною за время последних скитаний, я решил прогуляться по улицам города. Конечно, за долгие годы моего отсутствия в столице Заполярья многое изменилось. Неудивительно, что и центральная площадь «Пять углов» претерпела некоторые изменения, но все равно на ней оставалось веяние приятных воспоминаний. По-прежнему справа от семнадцатиэтажной гостиницы «Арктика», самой высокой на всем Кольском полуострове, стоял универмаг «Волна». Правда, оба этих достопримечательных здания теперь были на капитальном ремонте. А ведь когда-то освещенная прожекторами «Арктика» отдавала столько света, что в любое самое темное время суток вся площадь купалась в ее огнях. Вероятно, не выдержав конкуренции, универмаг «Волна» потерял свою былую актуальность. Но у нового хозяина, который решил с помощью финансовых вложений вдохнуть в него новую жизнь, хватило здравого смысла, проведя значительную реконструкцию, оставить прежнее название. Зато слева от гостиницы, напротив памятника Кирову, по-прежнему было расположено достопримечательное здание с высокими колоннами, напоминающее парящего кречета, широко распластавшего крылья. Сплошь укрытое кустарником и ветвистыми деревьями, усеянными густой зеленью в летние месяцы и сверкающей снежной шапкой, переливающейся песцовым мехом, в зимнюю пору, оно походило на сказочный замок. Невольно казалось, что его обитателями были крохотные эльфы и добрые феи, оберегающие город от козней дьявола и прочей нечистой силы. Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как по окончании изнурительных заседаний областной Думы вместе с важными напыщенными мужчинами оттуда, словно стайки мотыльков, выпархивали премиленькие женщины. Они, сливаясь в единый рокочущий поток с другими представительницами прекрасной половины человечества, тут же заполняли площадь, которая мгновенно преображалась. В тот же миг на ней начинали мельтешить пушистые шубки, дубленки, кожаные плащи и курточки, полыхающие всеми цветами радуги. Помимо того, что женщины Заполярья, независимо от возраста, выглядели привлекательными и загадочными, в них было что-то особенное: необъяснимое и оригинальное, неощутимое и привораживающее. В суровом климате, где лето прохладное, а зима долгая, иногда кажущаяся бесконечной, они становились какими-то морозостойкими: сильными и выносливыми, привычными к любым невзгодам. При этом оставались совершенно хрупкими, как прозрачные льдинки возле хрустально-чистых родников, и легко ранимыми, как лепестки орхидеи Калипсо, редкого и самого красивого цветка Лапландского заповедника. Даже их походка, непринужденная и свободная, напоминала переливы северного сияния, появляющиеся на темном небосводе среди миллионов мерцающих звезд. Когда они были чем-то взволнованы, то их глаза, уставшие и печальные, все равно смотрели добрым и нежным взглядом.