«Признаюсь, я соучастница преступления, происходящего в настоящее время, и убийства, которое будет совершено очень скоро» — так она сказала.
Не означает ли все это, что Александра Морланд похитила собственного сына и солгала полиции о его исчезновении?
Отец Эйден внимательно слушал ведущего, который разговаривал с Джун Лангрин, сидевшей в тот вечер в ресторане неподалеку от Зан, расспрашивал ее о том, как взорвался в тот момент Тед Карпентер.
— Честно говоря, я думала, он ее ударит, — задыхаясь, говорила Лангрин. — Мой друг даже вскочил, чтобы остановить его, если понадобится.
Отец Эйден считал, что за те пятьдесят лет, что выслушивал исповеди, он повидал уже все градации человеческих чувств, познал все то зло, на какое способна человеческая душа. Много лет назад ему пришлось видеть перед собой истерически рыдающую девушку, саму-то бывшую почти ребенком. Она произвела на свет младенца и из страха перед своими родителями оставила его умирать в контейнере для мусора.
К счастью для всех, тот младенец не погиб, потому что какой-то прохожий услышал тихий плач новорожденного и спас его.
Но теперь был совсем другой случай.
«Убийство, которое будет совершено очень скоро».
Та женщина не сказала: «Я собираюсь совершить убийство». Она говорила только о том, что является соучастницей. Может быть, теперь, когда опубликованы фотографии момента похищения мальчика, тот, с кем связана женщина, испугается? Старый монах мог только молиться о том, чтобы так оно и было.
Немного позже в этот же день, после того как он вместе с Альвирой просмотрел записи камер наблюдения и та ушла домой, отец Эйден открыл свой ежедневник. За обедом на следующей неделе у него было назначено несколько встреч с щедрыми покровителями, благодаря которым монахи не нуждались в пище и одежде. Эти люди уже стали его хорошими друзьями. Отец Эйден хотел уточнить время, в которое собирался встретиться с одним из них, неким мистером Андерсоном, хотя и так все отлично помнил: половина седьмого, атлетический клуб, южная сторона Центрального парка.
«Рядом с той улицей, где живут Альвира и Уилли, — подумал монах. — Прекрасно. Я только что обнаружил, что вчера вечером забыл у них свой шарф. Наверное, Альвира его до сих пор не заметила, иначе она упомянула бы об этом, когда была здесь. После ужина я позвоню Миханам и, если они будут дома, забегу к ним на минутку, чтобы забрать его».
Шарф связала сестра отца Эйдена Вероника, и если бы она заметила, что брат не носит его в холодную погоду, ему бы не поздоровилось.
Когда отец Эйден уходил из монастыря после обеда, к нему подошел Нейл Хант, весь в пыли и с жестянкой полироли в руках.
— Отец, а вы видели ту женщину, которую ваша подруга узнала на записи наших камер? Это ведь та самая, которая похитила своего ребенка?
— Да, видел, — коротко ответил отец Эйден, ясно давая понять, что ничего больше не желает об этом слышать.
Нейл собирался сказать, что при просмотре тех записей его кое-что поразило. В понедельник, примерно в то время, когда камеры наблюдения зафиксировали эту Морланд, он возвращался домой, в свою квартиру на Восьмой авеню. Как раз в тот момент, когда Хант поворачивал за угол, какая-то молодая женщина, шедшая впереди него, вдруг бросилась к мостовой и остановила такси. Она так спешила, что чуть не оказалась под колесами, и Нейл отлично ее рассмотрел.
Именно поэтому он вернулся в церковь, еще раз прокрутил записи камер и остановился на том месте, где в кадр попала подруга Альвиры Михан. Нейл мог поклясться, что женщина, ловившая такси, и женщина на пленке — одна и та же. Но она не могла быть той же самой, если только не переоделась прямо посреди улицы.
Нейл пожал плечами. Именно об этом он и собирался рассказать отцу Эйдену, но тот дал понять, что не желает ничего слышать. Хант решил, что в любом случае это не его дело. В сорок один год Нейл из-за сильного пристрастия к спиртному успел поменять множество мест работы. Больше всего ему понравилось быть полицейским, но там он продержался всего несколько лет. Конечно, как ни клянись, что больше ничего такого себе не позволишь, но если тебя уже трижды поймали пьяным во время дежурства, то ничего, кроме увольнения, ждать не приходится.
«А я ведь был хорошим копом, — размышлял Нейл, направляясь в чулан, где хранились принадлежности для уборки. — Все парни шутили, что я мог только раз взглянуть на фотографию и год спустя выловить этого парня в толпе на Таймс-сквер. Эх, если бы я задержался на службе! Может, теперь уже стал бы комиссаром!»
Но тогда Хант не посещал занятия для анонимных алкоголиков. Меняя одно место работы за другим, он кончил тем, что очутился на улице, прося подаяния и ночуя где придется. Три года назад Нейл пришел сюда, чтобы поесть. Один монах отправил его в приют в Греймуре, где осуществлялась программа реабилитации для алкоголиков. Тогда-то Хант наконец бросил пить.
Теперь Нейл работал в монастыре, ему нравилась серьезность этого дела и друзья, которыми он обзавелся в обществе анонимных алкоголиков. Монахи называли его своим мажордомом, такое вот забавное прозвище для прислуги за все, тем не менее в этом ощущалось некое особое достоинство.
«Ладно, — решил Нейл. — Если отец Эйден не хочет говорить об этой Морланд, пусть так и будет. Ни слова больше. Ему, наверное, неинтересно, что я видел кого-то, точь-в-точь похожего на нее. Зачем ему это?»
Пожилой человек, робко вошедший в архитектурное бюро Бартли Лонга, явно не был потенциальным заказчиком. Его редеющие седые волосы торчали как попало, поношенную ковбойскую куртку давно пора было выбросить, джинсы болтались на тощем теле, на ногах красовались старые теннисные туфли. Он медленно подошел к столу в приемной. При первом взгляде на него секретарша Филлис приняла его за посыльного, но тут же отказалась от этой мысли. Худоба этого мужчины, ввалившиеся щеки и глаза на морщинистом лице заставляли предположить, что он то ли тяжело болен прямо сейчас, то ли кое-как поправился совсем недавно.
Филлис порадовалась тому, что ее босс как раз совещался с Элейн, своим личным секретарем, и двумя специалистами по тканям. Дверь его кабинета была плотно закрыта. Бартли Лонг сразу решил бы, что этот человек не соответствует изысканной атмосфере его бюро, независимо от того, что ему нужно. Даже через шесть лет добросердечная Филлис морщилась при виде того, как Бартли обращался с людьми жалкой внешности. Как и ее подруга Элейн, она держалась за свое место из-за очень хорошего жалованья, а то обстоятельство, что Бартли достаточно часто отсутствовал в офисе, давало всем служащим передышку.
Филлис улыбнулась явно нервничавшему посетителю и спросила:
— Чем я могу вам помочь?
— Меня зовут Тоби Гриссом. Извините, что приходится вас беспокоить. Понимаете, я уже шесть месяцев ничего не слышал о своей дочери и просто не в силах спать по ночам. Очень тревожусь, вдруг у нее какие-то неприятности!.. Она примерно два года назад работала здесь. Я подумал, что, может быть, кто-то у вас что-нибудь о ней слышал?