– И ты, кстати, тоже. Это с ней ты вчера разговаривал возле гостиницы.
– Да вы что?!
И я в который уже раз подумал о том, какой же он, в сущности, еще молоденький, этот опер Сережа Лисицын. Совсем ребенок. Только дети умеют так искренне удивляться. Но больше всего меня поразило, что Лиля на протяжении всего разговора сидела с каменным лицом, как будто не знала никакую Татьяну Томилину, не читала полчаса назад ее книгу и вообще все это ее не касается. Иногда моя девочка поражала меня своей способностью так глубоко уходить в какие-то малышовые мысли, что с виду казалась глухонемой.
Мы закончили завтракать и вышли на улицу, которая уже успела стать жаркой и душной. Сергей проводил нас до пляжа, где мы и расстались, обменявшись взаимными обещаниями: он даст Татьяне посмотреть все материалы по пожару, кроме тех, конечно, которые находятся у следователя, а мы с Татьяной и Лилей придем к нему в гости, чтобы порадовать маму и сестру личным знакомством со знаменитой (как оказалось, а я и не предполагал!) писательницей.
Рита появилась, как обычно, ближе к полудню. Сегодня ей снова было тридцать два, по-видимому, первый шок, вызванный убийством ее подруги Ольги, уже прошел, а смерть Люси Довжук как бы говорила: началась полоса кошмаров, теперь так будет всегда, привыкайте, граждане. Во всяком случае, судя по ее внешнему виду, Маргарита воспринимала ситуацию именно так. Она шла к нам через пляж, сверкая округлыми коленками в разрезах «лохмутиков», и вид у нее был не подавленный, как вчера, а вполне деловой.
– Ты представляешь, – возбужденно начала она, выкладывая из сумки абрикосы и виноград, но я предостерегающе тронул ее за локоть.
– Лиля, ты не хочешь пойти в воду? – сказал я, полагая, что ребенку совершенно ни к чему слушать страшные истории.
– Нет, пап, я почитаю, – ответила она, не поднимая глаз от раскрытой книги. Но я готов был поклясться, что она будет не читать, а слушать наши разговоры.
– А что ты читаешь, доченька?
Рита ни с того ни с сего решила поиграть в педагогику и поинтересоваться, чем развлекает себя ее восьмилетняя дочь. Но я при этих словах похолодел. Сейчас она увидит обложку детективного романа, и Лиля непременно скажет ей про тетю Таню, которая написала эту книгу, с которой мы живем в одном доме и с которой я вчера поздно вечером уходил гулять. И вернулся весь в губной помаде. Совсем я утратил бдительность. Нужно было, как только Лиля заявила свое обычное «сейчас мама придет», посоветовать ей убрать голубую книгу в сумку и достать «Мумми-тролля». Хотя нет, наверное, это тоже было бы неправильным – учить ребенка обманывать мать.
И тут Лиля (в который уже раз за сегодняшний день?) снова поразила меня. Она сделала вид, что не слышит вопроса, и продолжала сидеть, поджав под себя ноги и уткнувшись в книгу. Слава Богу, порыв Риты заняться воспитанием дочери угас так же быстро и внезапно, как и возник, и она сразу же переключилась на обсуждение вчерашней трагедии.
– Ты уже слышал?
– Да, по телевизору сообщали, – осторожно ответил я, надеясь, что у Риты хватит сообразительности не называть вещи своими именами.
– Ты представляешь, пропали все драгоценности Казальской. Она же с ума сойдет, она пописать не ходит, не нацепив на себя килограмм золота.
Ну, Маргарита! Я уж думал, что за шесть лет совместной жизни плюс два года знакомства до свадьбы я изучил ее достаточно хорошо и собственными руками промерил всю глубину ее злословия, но она постоянно превосходила сама себя. Сергей мне сказал сегодня, что пропали не все драгоценности, а только те, что лежали в запертой шкатулке.
– Неужели тебе не жалко ее соседку по номеру? – с упреком спросил я.
– Жалко, – охотно согласилась Рита, но по ее лицу было видно, что она об этом как-то не задумывалась. Ей было интересно. Она уже представляла себе, как приедет в Москву и будет всем рассказывать о страшных событиях, очевидцем которых ей посчастливилось стать. – Я думаю, все дело здесь в председателе жюри. – Она многозначительно посмотрела на меня. – Поскольку первую премию наверняка получила бы Оля, кому-то это очень не понравилось.
– И как ты думаешь кому?
– Я знаю, а не думаю, – уверенно ответила она. – Чего тут думать-то? Все же очевидно.
– Ну так кому же?
– Этой миллионерше, кому ж еще! – фыркнула Рита. – У кого хватит денег оплатить все это? Сама-то она оба раза крутилась на глазах у всех, так что совершенно очевидно, что она кого-то наняла.
Я понял, что Рита имеет в виду Регину Голетиани. А в самом деле, почему я так с ходу отверг ее кандидатуру? Почему, собственно говоря, я решил, что ей не нужны пятьдесят тысяч долларов? Потому что ее отец – председатель правления крупнейшего в Литве банка, а муж имеет огромные валютные счета по меньшей мере в четырех зарубежных странах? Но ведь хорошо известно, что среди миллионеров весьма часто попадаются люди расчетливые и бережливые, которые охотно вкладывают миллиардные суммы в проекты, сулящие прибыль, и в то же время экономят на мелочах и не дают жене денег на новое платье, потому что у нее и так есть что надеть. Может быть, Регине надоело постоянно просить у мужа деньги? Может быть, он держит ее на голодном финансовом пайке? Надо осторожненько поспрашивать у Риты.
– Да зачем ей деньги? У них такая богатая семья, – забросил я леску и стал с интересом ждать, попадется ли что-нибудь на крючок.
– Как это зачем? А мальчик? На него, знаешь, сколько денег уходит? А муж не дает ни копейки.
– Какой мальчик? – удивился я.
– Я же тебе рассказывала, только ты никогда меня не слушаешь, – с раздражением сказала Рита. – У нее есть мальчик, три годика. Вылитый Ален Делон, ну, ты понимаешь, о ком я говорю.
Да, я понимал. Вернее, я вдруг вспомнил, что Рита действительно рассказывала мне о том, что Регина Голетиани родила ребенка от известнейшего киноактера Владимира Ковача, который был внешне страшно похож на Алена Делона. Но почему-то я не задумывался о том, а что же по этому поводу сказал ее муж. Только теперь до меня дошло, что муж не выгнал ее, потому что был тесно завязан в финансовых вопросах с тестем, отцом Регины, и боялся разрушать налаженную и отработанную годами машину совместного бизнеса. Регина осталась при муже-миллионере, но с условием: мальчик должен воспитываться не в их семье. И как она будет решать этот вопрос – это ее проблема. Он – грузин, гордый и самолюбивый, и он не потерпит в своем доме живое свидетельство грехопадения собственной жены. Я думаю, что на самом деле для Жоры Голетиани этот ребенок был бы зеркалом, в котором каждый раз при взгляде на него отражались бы Жорины ветвистые рога.
– А где сам мальчик-то? – спросил я, втайне надеясь, что Лиля, увлеченная детективом, не вникает в суть наших разговоров.
– Его воспитывает ее сестра, она одинокая.