Удар был для Ирочки, конечно, сильным, и глупо было бы надеяться, что она стойко перенесет его. Только к вечеру воскресного дня она начала понемногу отходить. Но в понедельник с утра она снова была мрачнее тучи, то и дело поглядывала на часы и вздыхала. Наконец, взглянув в очередной раз на циферблат, она горько вздохнула:
– Все.
И расплакалась. Было ровно 13 часов, и я понял, что все это время она носила в себе пусть слабую, но надежду, что мы передумаем. Теперь было уже поздно. Огромный белоснежный «Илья Глазунов» отправился в плавание по Черному морю, унося в своем чреве две пустые роскошные каюты-«люкс». Я чувствовал себя ужасно виноватым перед ней и перед своей дочерью.
Но эти слезы были последними. Ира понимала, что дело поправить уже невозможно и нужно смириться. Вытерев глаза и шмыгнув носом, она деловито переключилась на кухонно-обеденные проблемы.
За обедом мы изо всех сил старались развеселить Лилю и Ирочку, строя вслух какие-то феерические планы развлечений, которые мы себе устроим взамен круиза. Я обещал Лиле покатать ее на «блинчиках» и «гусенице» – она несколько раз меня просила об этом, но я постоянно отказывал ей из соображений безопасности: мне казалось, что моя дочь непременно перевернется и утонет, хотя на наших глазах сотни детей и взрослых садились в эти огромные надувные штуковины, привязанные тросами к катеру, и с визгами и криками мчались по волнам.
– Я разрешу тебе полетать на парашюте, – пообещала Татьяна Ирочке.
У них расклад сил был несколько иной. Парашют тоже привязывался канатом к катеру, и человек прямо с берега взмывал в воздух и десять минут летал на жуткой высоте над морем. Потом катер подруливал к берегу, сбрасывал скорость в точно определенном месте, и пляжный летун попадал прямо в объятия инструктора, который ловил его и аккуратно ставил на песок. Ирочка страшно хотела попробовать, но Татьяна запрещала ей это развлечение категорически.
– Пока ты будешь летать, я умру от страха за тебя, – говорила она. – Ты хочешь, чтобы у меня сделался припадок?
И потом, десять минут полетного удовольствия стоили сто тысяч рублей, или двадцать долларов, и рачительную Ирочку это несколько смущало.
– Друзья мои, по-моему, мы с вами засиделись дома. Надо прекратить это безразмерное обжорство и погулять. Пойдемте к морю, – предложил Мазаев.
Быстро убрав со стола и перемыв посуду, мы оделись потеплее и отправились на пляж. Ветер был противным, воздух – влажным, небо – пасмурным, да и настроение у нас было не самым радужным, хотя и по разным причинам. Но мы дружно делали вид, что веселимся и ликуем, как «весь народ» в известной «Дорожной песне» Глинки. По дороге в каком-то киоске я купил две бутылки шампанского и заявил, что мы непременно должны распить их на пляже под шум волн. Предусмотрительная Ирочка тут же начала заглядывать в витрины киосков и магазинов в поисках дешевых пластмассовых стаканчиков. Наконец стаканчики мы нашли, прикупив заодно и несколько шоколадок на закуску.
Пляж был совсем пуст и мрачен. Песок, в погожие дни горячий и золотистый, был холодным и серым, и длинные ряды пустых деревянных топчанов под тентами почему-то напоминали казарму. Мы медленно брели по вязкому песку к топчанам, чтобы расположиться поудобнее и открыть шампанское.
– Оно, наверное, теплое, – с сомнением сказала Ирочка.
– А я сейчас положу его в воду, через пятнадцать минут оно станет в самый раз, – весело ответил я и бодрым шагом отправился к воде.
Сняв обувь и присев на корточки, я закапывал бутылки в холодный песок в полосе прибоя, когда услышал за своей спиной крик:
– Лиля! Не трогай!
Я резко обернулся и увидел, как мой ребенок резво шагает к одному из топчанов, а Юра Мазаев в два мощных прыжка догоняет ее и хватает за руку. Забыв про бутылки с шампанским, я ринулся к ним.
– Что случилось? – спросил я, едва отдышавшись.
– Там книжку кто-то забыл, – жалобно ответила Лиля. – Я только хотела посмотреть. Честное слово, я знаю, что нельзя брать чужое, но я же не насовсем, я только посмотреть…
– Лилечка, иди к тете Тане, – ласково произнес Мазаев, подталкивая Лилю в сторону наших дам. – Попроси у нее шоколадку для меня и для папы.
Когда Лиля отошла на безопасное расстояние, Юра тихо сказал:
– Прости, Слава, не думай, что я дешевый паникер. Но я в Афгане таких штучек навидался. После того, что мы тут узнали и увидели, я всего боюсь. Ты иди к девочкам, последи, чтобы они близко не подходили. А я посмотрю, что это. Дай бог, чтобы я ошибся.
Я отошел туда, где метрах в двадцати сидели на двух топчанах наши три красавицы – две большие и одна маленькая. А Юра медленно двинулся к противоположному концу длинного топчанного ряда. Я видел, как он, словно подкрадываясь к дикому зверю в джунглях, подошел к одному из топчанов, на котором ярким пятном выделялась забытая кем-то толстая книга.
– Владик, ты хотел шоколад? Вот, держи.
Я перевел взгляд на Ирочку и уже открыл рот, чтобы вежливо отказаться, как вдруг раздался громкий голос Мазаева:
– Ложись! Ложись!
Даже не успев сообразить, что я делаю, я схватил Лилю, бросил ее на холодный влажный песок и навалился сверху, прикрывая ее собой. Из «партера» мне были видны ноги стремительно бегущего Мазаева, который буквально пролетел половину разделявшего нас расстояния и тоже бросился ничком, закрыв голову руками. Через мгновение раздался взрыв.
При мысли о том, что могло произойти с моим ребенком, меня сковал такой ужас, что я еще долго лежал, уронив голову в песок и прижимая к себе Лилю.
– Слава! – услышал я голос Мазаева над самым ухом. – Слава, с тобой все в порядке? Можно вставать.
Он вытащил из-под меня обмершую от страха Лилю и помог мне встать.
– Господи! Что это было? – пробормотала Таня, еле шевеля онемевшими губами.
– Чья-то хулиганская шутка, – зло ответил Юрий, отряхивая от песка свои джинсы и свитер. – Слава богу, что обошлось. Ну-ну, девочки, расслабьтесь, обошлось же. Давайте-ка улыбнитесь и доставайте наши новые стаканы, а мы со Славой принесем шампанское.
Он потянул меня за руку, и я покорно поплелся следом за ним к воде. Ногам было холодно, и я только тут сообразил, что снял кроссовки, чтобы закапывать бутылки, стоя в воде по щиколотку. Но холод подействовал отрезвляюще, и я снова залез в воду, чтобы немного унять нервную дрожь.
– Ну? – требовательно спросил я, заглядывая в глаза Мазаеву.
– Что-то странное. – Он задумчиво покачал головой. – Обычно в такие игрушки закладывают столько взрывчатки, чтобы человека разнесло в клочья. Я потому и кричал «ложись!». Был уверен, что сейчас все топчаны взлетят на воздух и обломки посыплются нам на головы. А взрыв оказался намного слабее, чем я ожидал. Намного. Даже непонятно. Такое впечатление, что не убить хотели, а только покалечить.