— Слышала бы ты себя. Это все говно гиппопотама.
— Не будь вульгарным, фараон.
На его лице выражения сменялись одно другим, как волны дрожи на коже коня. Сначала детское лицо, сердитое, расстроенное, сопротивляющееся. Но постепенно оно становилось взрослым, каменным, холодным, непоколебимым.
— Я буду делать то, что решил, — сказал он. — Рано или поздно я сделаю все по-своему. Ты можешь пока помешать мне, у тебя для этого достаточно сторонников в Александрии. Я не дурак, фараон, я знаю силу сопротивления моим реформам. Но они будут! И когда они наступят, они не ограничатся Александрией. Мы — фараоны страны протяженностью в тысячу миль, но только десяти миль в ширину, за исключением Та-ше, страны, где свободных граждан вообще нет. Они принадлежат нам, как и земля, которую они возделывают, и урожай, который они собирают. Что касается денег, у нас их так много, что нам никогда их не потратить. И лежат они под землей в пригороде Мемфиса. Я использую их, чтобы улучшить судьбу народа Египта.
— Люди тебя не поблагодарят, — произнесла Клеопатра сквозь зубы.
— Зачем благодарить? По праву это их деньги, не наши.
— Мы, — сказала она, чеканя каждое слово, — это Нил. Мы — сын и дочь Амуна-Ра, воплощенные Исида и Гор, хозяева Верхнего и Нижнего Египта, Осоки и Пчелы. Наша цель — быть плодовитыми, приносить процветание как высшим, так и низшим. Фараон — бог на земле, бессмертный. Твой отец должен был умереть, чтобы обрести божественность, а ты был богом с момента твоего зачатия. Ты должен верить!
Цезарион собрал свои свитки и поднялся из-за стола.
— Спасибо, что выслушала меня, фараон.
— Дай мне твои бумаги! Я хочу почитать их.
Это вызвало смех.
— Нет, — сказал он и вышел.
— Ну, по крайней мере, мы знаем, где стоим, — сказала Клеопатра оставшимся. — На краю пропасти.
— Он изменится, когда станет взрослее, — попытался успокоить ее Сосиген.
— Да, он изменится, — повторил Аполлодор.
Ха-эм не произнес ни слова.
— А ты, Ха-эм, согласен? — спросила она. — Или твое видение сказало тебе, что он не изменится?
— Мое видение не имело смысла, — прошептал Ха-эм. — Оно было смазано, неотчетливо. Правда, фараон, оно ничего не значило.
— Я уверена, для тебя оно что-то значило, но ты мне не скажешь, да?
— Я повторяю, мне нечего сказать.
И он ушел старческой походкой, но как только оказался достаточно далеко, чтобы его никто не видел, он заплакал.
Клеопатра поужинала в своей комнате без своих двух служанок. День был длинный, Хармиан и Ирас, должно быть, устали. Младшая девушка — конечно, македонка — прислуживала ей, пока царица без всякого аппетита пыталась что-то съесть, потом помогла ей раздеться для сна. Среди людей зажиточных, имевших много слуг, было принято спать голыми. Те, кто спал одетым, были или стыдливы, как жена покойного Цицерона Теренция, или не имели возможности регулярно стирать простыни. В том, что она подумала об этом, была вина Антония. Он презирал женщин, спавших одетыми. Он рассказал ей почему и даже назвал имена. Октавия, скорее скромная, чем стыдливая, была не против того, чтобы голой заниматься любовью, рассказывал он, но потом, по окончании, надевала рубашку. Она оправдывалась (или так ему казалось) тем, что может срочно понадобиться ночью кому-нибудь из детей, а она не позволит, чтобы служанка, которая придет будить ее, увидела ее голое тело. Хотя, по словам Антония, тело у нее было восхитительное.
Исчерпав эту тему, Клеопатра перешла к странным отношениям Антония с Октавией. Все, что угодно, только не думать о сегодняшнем дне!
Он отказался развестись с Октавией, упирался изо всех сил, когда Клеопатра пыталась убедить его, что развод — лучшая альтернатива. Теперь он был ее мужем; римский брак не имел смысла. Но потом она поняла, что Антонию все еще нравилась Октавия, и не просто потому, что она была матерью двух его детей-римлян. Две девочки не представляли интереса, во всяком случае для Клеопатры. Но не для Антония. Он уже планировал их браки, хотя Антонии было около пяти лет, а Тонилле не было еще и двух лет. Сын Агенобарба, Луций, должен был жениться на Антонии. А мужа для Тониллы он еще не нашел. Словно это имело значение! Как заставить его порвать все связи с Римом? Для чего они нужны мужу фараона и отчиму фараона? Для чего ему римская жена, пусть даже она сестра Октавиана?
Для Клеопатры отказ Антония развестись с Октавией был знаком, что он еще надеется заключить с Октавианом соглашение, согласно которому каждый из них будет иметь свою долю империи. Словно та граница по реке Дрина, отделяющая Запад от Востока, была вечным забором, по обе стороны которого собака Антоний и собака Октавиан могли рычать и скалить зубы друг на друга без необходимости вступать в драку. О, почему Антоний не понимает, что такое разрешение спора не может длиться долго? Она знала это, и Октавиан знал это. Ее агенты в Риме докладывали ей об уловках Октавиана с целью дискредитировать ее в глазах римлян и всех италийцев. Он называл ее царицей зверей, распространял небылицы о ее ванне, ее личной жизни и обвинял, что она опаивает Антония всякими снадобьями и вином, делает из него свою марионетку. Ее агенты сообщили, что до сих пор усилия Октавиана опорочить Антония падали на сухую землю. Никто на самом деле не верил ему — пока. Его семьсот сенаторов оставались верны ему, их любовь к Антонию питалась ненавистью к Октавиану. Еле заметная трещина появилась в сплошной стене их преданности после правдивого рассказа о парфянской кампании, но только несколько человек покинули его. Большинство решили, что в восточной катастрофе Антоний не виноват. Признать его вину — значит признать правоту Октавиана, а этого они не могли допустить.
Антоний… Сейчас он начинает свою кампанию против армянского Артавазда, которого ему придется позволить победить. Но прежде чем у него в голове появятся мысли о марше против Артавазда Мидии Атропатены, Квинт Деллий должен добиться союза, против которого ни один римский генерал, включая Антония, не сможет возразить. Но кое-какие аспекты этого союза нельзя будет записать и даже сообщить о них Антонию. Это договоренность между Египтом и Мидией, что, когда Рим будет завоеван и войдет в состав новой египетской империи, мидийский Артавазд ударит по царю парфян всей мощью сорока-пятидесяти римских легионов и займет вожделенный трон. Цена Клеопатры — мир, который должен длиться, пока Цезарион не станет достаточно взрослым, чтобы занять место своего отца.
Вот. Имя наконец произнесено, и избежать его нельзя. Если события, произошедшие в день ее возвращения в Александрию, свидетельствуют о необычном характере Цезариона, то он вырастет в такого же военного гения, каким был его отец. Им двигали желания его отца, а его отец был убит за три дня до начала своей пятилетней кампании против парфян. Цезарион захочет завоевать восточный берег Евфрата, и как только он добьется успеха, он будет править от Атлантического океана до реки Океан за Индией. Его царство по размеру превзойдет царство Александра Великого в период расцвета. Его армия не откажется продолжить поход на восток, и структура его сатрапий не подвергнется опасности от мятежных маршалов, у которых одна цель — разрушить империю и поделить ее между собой. Ибо его маршалами будут его братья и двоюродные братья от брака Антония с Фульвией. Будет кровная преданность, объединяющая, а не разрушающая.