— Много работы, царица. Я знаю, что Антоний надеется встретить знакомых александрийцев.
— Переводчик, писарь, главный судья, счетовод и начальник ночной стражи будут рады служить ему.
— Счетовод?
— Это лишь титулы, Квинт Деллий. Обладать одним из этих титулов — значит быть чистокровным македонцем, потомком соратников Птолемея Сотера. Они — александрийские аристократы, — с довольным видом пояснила Клеопатра.
В конце концов, кто такой Аттик, если не счетовод, но будет ли римлянин из семьи патрициев презирать Аттика?
— Мы не планировали приема на этот вечер, — продолжала Клеопатра. — Только скромный ужин для одного Марка Антония.
— Уверен, ему это понравится, — ровным голосом ответил Деллий.
Когда у Цезариона уже слипались веки, мать решительно отправила его спать, затем отпустила слуг и осталась с Антонием наедине.
В Александрии не бывает настоящей зимы, просто небольшое похолодание после захода солнца, поэтому все ставни были закрыты. После Афин, где было холоднее, Антонию очень понравилось в Александрии. Он почувствовал такое спокойствие, какого не чувствовал уже долгие месяцы. И хозяйка за обедом проявила себя интересным собеседником — когда ей удавалось вставить слово. Цезарион забросал Антония вопросами. Какая она, Галлия? Какие они, Филиппы? Что значит командовать армией? И так далее, и тому подобное.
— Он замучил тебя, — улыбнулась Клеопатра.
— Больше любопытства, чем у гадалки, прежде чем она предскажет тебе твое будущее. Но он умный, Клеопатра. — Гримаса отвращения исказила его лицо. — Такой же не по годам развитый, как и другой наследник Цезаря.
— Которого ты терпеть не можешь.
— Слабо сказано. Скорее, чувствую отвращение.
— Надеюсь, к моему сыну ты сможешь почувствовать симпатию.
— Мне он понравился больше, чем я ожидал. — Он обвел взглядом лампы, зажженные по периметру комнаты, сощурился. — Слишком светло.
В ответ она соскользнула с ложа, взяла щипцы для снятия нагара и погасила все свечи, кроме тех, что не светили прямо в лицо Антонию.
— У тебя болит голова? — спросила она, возвращаясь на ложе.
— Да, действительно.
— Ты хочешь уйти?
— Нет, если я могу тихо лежать здесь и разговаривать с тобой.
— Конечно, можешь.
— Ты не поверила мне, когда я сказал, что полюбил тебя, но я говорил правду.
— У меня есть серебряные зеркала, Антоний, и они говорят мне, что я не принадлежу к тому типу женщин, в которых ты влюбляешься. Таких, как Фульвия.
Антоний усмехнулся, блеснув мелкими белыми зубами.
— И Глафира, хотя ты ее никогда не видела. Восхитительный экземпляр.
— Ясно, что ты не любил ее, если так говоришь о ней. Но Фульвию ты любишь.
— Точнее, любил. Сейчас она невыносима. Развязала войну против Октавиана. Напрасная затея, и к тому же бездарно проводимая.
— Очень красивая женщина.
— Ей уже сорок три. Мы почти одногодки.
— Она родила тебе сыновей.
— Да, но они еще слишком молоды, чтобы понять, что в них заложено. Ее дедом был Гай Гракх, великий человек, поэтому я надеюсь, что они хорошие мальчики. Антиллу пять лет, Иулл еще очень маленький. Фульвия плодовитая. У нее четверо от Клодия — две девочки и два мальчика, мальчик от Куриона и моих двое.
— Птолемеи тоже плодовиты.
— Ты говоришь это, имея только одного птенца в гнезде?
— Я — фараон, Марк Антоний, а это значит, что я не могу сочетаться браком со смертными мужчинами. Цезарь был богом, поэтому он подходил мне. Мы быстро зачали Цезариона, но потом, — она вздохнула, — больше ничего. Мы пытались, уверяю тебя.
Антоний засмеялся.
— Да, я понимаю, почему он не сказал тебе.
Цепенея, Клеопатра подняла голову и посмотрела на него.
Ее большие золотистые глаза отражали свет лампы позади коротко остриженных кудрей Антония.
— Чего не сказал? — спросила она.
— Что он больше не будет иметь детей от тебя.
— Ты лжешь!
Удивленный Антоний тоже поднял голову.
— Лгу? Зачем мне лгать?
— Откуда мне знать о причинах? Я просто знаю, что ты лжешь!
— Я говорю правду. Подумай, Клеопатра, и ты поймешь. Цезарь — и зачать девочку, чтобы его сын женился на сестре? Он до мозга костей был римлянином, а римляне не одобряют инцест. Даже между племянницами и дядьями или племянниками и тетками, а уж между братьями и сестрами! Родные брат и сестра — это риск.
Разочарование, как гигантская волна, накрыло ее с головой. Цезарь, в чьей любви она была так уверена, обманывал ее! Все эти месяцы в Риме, когда она надеялась и молилась, лишь бы забеременеть, этого так и не случилось. А он знал, он знал! Бог с Запада обманул ее, и все из-за какого-то глупого римского предрассудка! Она скрипнула зубами, с губ ее слетел звериный рык.
— Он обманул меня, — глухо произнесла она.
— Только потому, что знал: ты не поймешь. Я вижу, что он был прав.
— Если бы ты был Цезарем, ты поступил бы со мной так же?
— Ну-у, — протянул Антоний, перекатываясь на ложе поближе к ней, — мои чувства не столь возвышенны.
— Я разбита! Он смеялся надо мной, а я так его любила!
— Что бы ни произошло, все это в прошлом. Цезарь мертв.
— И я должна повести с тобой тот же разговор, какой вела когда-то с ним, — сказала Клеопатра, украдкой вытирая слезы.
— Разговор о чем? — спросил Антоний, пальцем проводя по ее руке.
На этот раз она не отдернула руку.
— Нил не разливается уже четыре года, Марк Антоний, потому что фараон не беременеет. Чтобы помочь своему народу, фараон должна зачать ребенка, в венах которого будет течь кровь богов. Твоя кровь — это частично кровь Цезаря. По матери ты из рода Юлиев. Я молилась Амуну-Ра и Исиде, и они сказали мне, что ребенок от тебя понравится им.
Не похоже на признание в любви! Как мужчина ответит на такое бесстрастное объяснение? И хочет ли он, Марк Антоний, вступить в связь с этой хладнокровной малышкой? Женщиной, которая искренне верит в то, что говорит? «И все же, — подумал он, — зачать богов на земле — это новый опыт. Напакостим старику Цезарю, семейному тирану!»
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.
— Это честь для меня, моя царица. И хотя я не могу говорить за Цезаря, я тебя люблю.
«Лжец, лжец! — кричало ее сердце. — Ты — римлянин и любишь только Рим. Но я использую тебя, как Цезарь использовал меня».
— Ты разделишь со мной постель, пока будешь в Александрии?