— Гнусные? Во-первых, она моя дочь и я могу выдать ее замуж за кого захочу! — взревел Антоний, ошеломленный этим новым проявлением безрассудной смелости Октавиана. — Во-вторых, деньги, которые я взял за нее, накормили вдвое больше граждан на полтора месяца! Ты сможешь критиковать меня, Октавиан, когда у тебя будет дочь, способная сделать хоть десятую долю того, что сделала для неимущих моя дочь!
— Чушь! — презрительно ответил Октавиан. — Пока ты не приехал в Рим и сам не увидел, что происходит, ты хотел сохранить эти деньги для оплаты своих растущих счетов. У бедной девочки нет ни капли здравого ума, чтобы осознать свою участь. По крайней мере, ты мог хотя бы послать с ней ее мать, а не оставлять в Риме женщину, которая будет кричать о своей потере всем и каждому в Риме, кто захочет ее выслушать!
— С каких это пор в тебе проснулись чувства? Mentulam сасо!
Октавиана чуть не стошнило от такой непристойной брани, а Антоний в ярости выскочил из комнаты, и даже Октавии не удалось смягчить ситуацию.
Гней Асиний Поллион, наконец официально утвержденный как консул, получил все положенные регалии, принес жертву богам и дал клятву выполнять долг. Он все время задавал себе вопрос, что бы такое сделать, чтобы прославить свое двухмесячное пребывание в этой должности. И теперь он знал ответ: образумить Секста Помпея. Чувство справедливости говорило ему, что этот недостойный сын великого отца отчасти прав. Ему было семнадцать лет, когда его отца убили в Египте, не было еще и двадцати, когда его старший брат умер после Мунды, где Цезарь сражался с сыновьями Гнея Помпея, и он ничего не мог сделать, когда мстительный сенат заставил его жить изгоем, отказав ему в праве восстановить семейное состояние. Чтобы избежать этой ужасной ситуации, нужен был только декрет сената, который позволил бы ему вернуться домой и наследовать статус и состояние своего отца. Но первый был намеренно опорочен с целью повысить репутацию его врагов, а второе давно уже исчезло в бездонной яме финансирования гражданской войны.
«И все же, — подумал Поллион, пригласив Антония, Октавиана и Мецената к себе в дом, — я могу попытаться заставить наших триумвиров понять, что надо предпринять что-то положительное».
— Если этого не сделать, — сказал он, угощая гостей разбавленным вином в своем кабинете, — не много времени понадобится, чтобы все присутствующие здесь оказались мертвы от рук толпы. Поскольку толпа не умеет управлять, появится новый комплект хозяев Рима — я не могу даже догадываться, кто это будет и с какого дна они поднимутся так высоко. Я не хочу, чтобы так закончилась моя жизнь. Я хочу уйти в отставку, увенчанный лаврами, и писать историю нашего бурного времени.
— Красивый оборот речи, — пробормотал Меценат, поскольку оба триумвира молчали.
— Что именно ты предлагаешь, Поллион? — спросил Октавиан после долгой паузы. — Чтобы мы, те, кто в течение нескольких лет страдал из-за этого безответственного вора и видел пустую казну, теперь восхваляли его? Сказали ему, что все прощено и он может вернуться домой? Тьфу!
— Эй, послушай, — произнес Антоний тоном государственного деятеля, — сказано немного сурово, а? Мнение Поллиона, что Секст не такой уж плохой, отчасти справедливо. Лично я всегда чувствовал, что с Секстом обошлись жестоко, отсюда мое нежелание, Октавиан, уничтожать мальчика. Я хотел сказать, молодого человека.
— Ты лицемер! — зло крикнул Октавиан. В такой ярости его никто никогда не видел. — Тебе легко быть добрым и понимающим, ты, бездеятельный болван, праздно проводящий зимы в пьянках, пока я ломаю голову, как накормить четыре миллиона человек! И где деньги, которые мне нужны, чтобы сделать это? Да в хранилищах этого трогательного, лишенного собственности, жутко оклеветанного мальчика! У него должны быть хранилища, он столько из меня выжал! А когда он выжимает из меня, Антоний, он выжимает из Рима и Италии!
Меценат положил руку на плечо Октавиана. Рука казалась мягкой, но пальцы так впились в плечо, что Октавиан поморщился и отбросил руку.
— Я пригласил вас сегодня не для того, чтобы вы тут выясняли отношения, — сурово промолвил Поллион. — Я пригласил вас, чтобы посмотреть, сможем ли мы четверо придумать такой способ обуздать Секста Помпея, который обойдется нам дешевле, чем война на море. Ответ — переговоры, а не конфликт! И я надеюсь, что ты, со своей стороны, поймешь это, Октавиан.
— Я скорее заключу пакт с Пакором, отдав ему весь Восток, — ответил Октавиан.
— Похоже, ты не хочешь найти решение проблемы, — подколол его Антоний.
— Я хочу найти решение! Единственное! А именно сжечь все его корабли до последнего, казнить его адмиралов, продать его экипажи и солдат в рабство и дать ему возможность эмигрировать в Скифию! Ибо пока мы не признаем, что именно это мы должны сделать, Секст Помпей будет продолжать морить голодом Рим и Италию себе в угоду! Этот подлец не имеет ни ума, ни чести!
— Я предлагаю, Поллион, отправить посланника к Сексту и просить его встретиться с нами, скажем, в Путеолах. Да, Путеолы подойдут, — сказал Антоний, излучая добрую волю.
— Я согласен, — тут же ответил Октавиан.
Это поразило всех, даже Мецената. Значит, его взрыв был рассчитанным ходом, а не спонтанным? Что он задумал?
Поскольку Октавиан без возражений согласился на встречу в Путеолах, Поллион поменял тему разговора.
— Тебе, Меценат, придется все организовать, — сказал он. — Я намерен сразу же уехать в Македонию выполнять обязанности проконсула. Сенат может назначить консулов-суффектов до конца года. Мне достаточно одного рыночного интервала в Риме.
— Сколько легионов ты хочешь? — спросил Антоний, довольный тем, что можно обсудить что-то, бесспорно находящееся в его компетенции.
— Достаточно шести.
— Хорошо! Это значит, что я могу дать Вентидию одиннадцать легионов для Востока. Ему нужно сдерживать Пакора и Лабиена там, где они сейчас находятся. — Антоний улыбнулся. — Опытный старый погонщик мулов, этот Вентидий.
— Возможно, опытнее, чем ты думаешь, — сухо заметил Поллион.
— Хм! Я поверю этому, когда увижу. Он почему-то не проявил себя, когда мой брат был заперт в Перузии.
— И я тоже не проявил себя, Антоний! — огрызнулся Поллион. — Может быть, наша бездеятельность объяснялась тем, что один триумвир не счел нужным отвечать на наши письма?
Октавиан поднялся.
— Я пойду, если вы не против. Простого упоминания о письмах достаточно, чтобы я вспомнил, что мне надо написать сотни их. В такие моменты я жалею, что не обладаю способностью бога Юлия диктовать одновременно четырем секретарям.
Октавиан и Меценат ушли. Поллион в упор посмотрел на Антония.
— Твоя беда, Антоний, в том, что ты ленивый и разболтанный, — едко выговорил он. — Если ты не поднимешь поскорее задницу и не сделаешь что-нибудь, может оказаться, что уже поздно что-либо делать.
— А твоя беда, Поллион, в том, что ты дотошный, беспокойный человек.