Хотя Сервилия была невысокого роста, а Брут в последнее время стал быстро расти, он все еще был не намного выше ее. Мать цепко взяла его за подбородок и принялась пристально рассматривать красные прыщи, вызревающие у него вокруг рта. Потом смахнула черные кудри со лба: и тут тоже!
— Тебе надо подстричься! — сказала она и так дернула за локон, падающий на глаза, что у мальчика выступили слезы.
— Мама, короткие волосы — это неинтеллектуально, — возразил он.
— Короткие волосы — это практично. Они не закрывают лицо и не раздражают кожу. О, Брут, как с тобой трудно!
— Если ты хотела сына-воина с короткой стрижкой, мама, то вместо двух девочек родила бы от Силана больше мальчиков.
— Один сын нам по средствам. На двоих понадобилось бы куда больше денег. Кроме того, если бы я родила Силану сына, ты не был бы его наследником. Тебе осталось бы только состояние твоего отца.
Сервилия прошла к столу, за которым работал Брут, и принялась нетерпеливо перебирать разные свитки.
— Посмотри на этот беспорядок! Неудивительно, что ты сутулишься. Тебе надо ходить на Марсово поле с Кассием и другими мальчиками из твоей школы, а не тратить время в пустых попытках изложить всего Фукидида на листе бумаги.
— Но я пишу лучшие краткие переложения во всем Риме, — хвастливо заметил Брут.
Сервилия с иронией посмотрела на сына.
— Фукидид был довольно лаконичен, но все же ему понадобилось написать несколько книг, чтобы изложить всю историю конфликта между Афинами и Спартой. Какой прок в том, что ты ломаешь его прекрасный греческий язык, чтобы ленивые римляне могли прочесть твое изложение, а потом поздравлять себя с тем, что знают о Пелопоннесской войне все?
— Литература становится слишком пространной, — упорствовал Брут. — Человек не может охватить ее всю, не прибегая к конспектам.
— Твоя кожа делается все хуже и хуже, — произнесла Сервилия, возвращаясь к теме, которая ее действительно интересовала.
— Это свойственно всем мальчикам моего возраста.
— Но это не входит в мои планы относительно тебя.
— Да помогут боги всем и всему, что не входит в твои планы относительно меня! — воскликнул он, охваченный внезапным порывом раздражения.
— Одевайся, мы выходим, — только и проговорила Сервилия, покидая комнату сына.
Когда Брут появился в атрии просторного дома Силана, на нем была простая белая тога для юношей. Официально он станет мужчиной лишь в декабре, в день праздника Ювенты, богини юности. Мать уже поджидала его. Когда Брут приблизился к ней, она в очередной раз критически оглядела его.
Да, определенно он сутулится. А каким милым ребенком он был еще в прошлом январе, когда Сервилия заказала его бюст у Антенора, лучшего скульптора-портретиста во всей Италии… Но сейчас половое созревание стало проявляться слишком агрессивно, и былое очарование детства безвозвратно исчезало — даже на предубежденный взгляд матери. Глаза у него были, большими, черными, взгляд под тяжелыми веками — мечтательным. Но его нос отнюдь не становился истинно римским, разрушая все надежды Сервилии, он упорно оставался коротким и курносым, как и ее собственный. А кожа, которая прежде была такого чудесного оливкового цвета, столь гладкая и безупречная в младенчестве, теперь внушала ей ужас. Что, если Брут войдет в число несчастных с теми нездоровыми прыщами, которые оставляют неизгладимые рытвины на лице? Очень скоро мальчику исполнится пятнадцать лет. Прыщи! Как отвратительно и низко! Но начиная с завтрашнего дня Сервилия начнет наводить справки у врачей и знахарей. И нравится это Бруту или нет, он будет ежедневно ходить на Марсово поле и выполнять там необходимые упражнения. Он обязан учиться военному делу. Это необходимо. В семнадцать лет он должен записаться в римские легионы. Конечно, в качестве контубернала, а не простого солдата. Ее Брут станет кадетом в личном штабе какого-нибудь командира-консуляра, который примет мальчика к себе благодаря его имени. Происхождение Брута и общественное положение его семьи этому порукой.
Управляющий открыл им дверь, выходящую на узкую улицу Палатина. Сервилия быстро направилась в сторону Форума, сын старался не отставать от нее.
— Куда мы идем? — спросил он, все еще нервничая, потому что мать отвлекла его от конспектирования Фукидида.
— В дом Аврелии.
Он по-прежнему был занят оставленной работой, мысленно прикидывая, как выразить огромный объем информации одним предложением. И день сегодня выдался таким жарким! Если бы не это, его сердце радостно забилось бы при известии о цели их пути. Но сегодня он застонал:
— О, только не в эти трущобы!
— Именно туда.
— Это так далеко! Такое мрачное место!
— Место, может быть, и мрачное, сын мой, но у хозяйки безупречные связи. Там будут все. — Она помолчала, взглянула на сына, не поворачивая головы. — Все, Брут, все.
На это он ничего не ответил.
Двое слуг шли впереди, освобождая им дорогу. Сервилия почти бегом спустилась с лестницы Кольчужников и погрузилась в сутолоку Римского Форума, где так любят собираться римляне — слушать, наблюдать, прогуливаться… да просто ради того, чтобы побыть среди сильных мира сего. Ни Сенат, ни комиции сегодня не устраивали собраний, и у судов был короткий перерыв, но тем не менее кое-кто из великих оказался на Форуме. Они выделялись из толпы благодаря пучкам прутьев, которые ликторы держали на уровне плеч, чтобы продемонстрировать их империй.
— Дорога все время в гору, мама! Ты можешь идти помедленнее? — попросил, задыхаясь, Брут, поспешая за матерью, которая быстро шагала по кливусу Орбия, с дальней стороны Форума. Пот ручьями катил с него.
— Если бы ты больше времени уделял физическим упражнениям, ты бы не жаловался, — равнодушно отозвалась Сервилия.
Тошнотворные запахи ударили в нос Бруту, когда они достигли высоких многоквартирных домов Субуры, заслонявших свет солнца. По обшарпанным стенам ползла слизь. Темная липкая жижа текла в сточных канавах и проваливалась в решетки. Мать и сын проходили мимо бесчисленных крохотных лавчонок. По крайней мере, отбрасываемая этими жалкими строениями тень хоть как-то спасала от жары. Но все же Субура представляла собой тот лик Рима, без которого молодой Брут запросто мог обойтись.
Наконец они подошли к довольно благопристойной двери из мореного дуба с гравировкой под филенку. На двери висело до блеска отполированное медное кольцо в виде головы льва с раскрытой пастью. Один из сопровождавших Сервилию слуг энергично постучал, и дверь тотчас же открылась. На пороге появился старый, довольно полный грек-вольноотпущенник. Он низко поклонился, приглашая их войти.
Конечно, они попали на собрание женщин. Если бы Брут уже достиг того возраста, когда можно надевать простую белую toga virilis, ему не разрешили бы присутствовать здесь. Эта мысль вызвала у него панику. Мать просто обязана добиться своей цели! Ему необходимо продолжать видеть свою дорогую любовь и после декабря, когда ему исполнится шестнадцать. Ничем не выдав своих чувств, он отошел от Сервилии, как только началась церемония приветствий, и устроился в углу этой шумной комнаты, стараясь слиться с ее скромным декором.