Погода держалась. В результате флот — все еще в хорошем состоянии — прибыл к правой стороне северного мыса Лесбоса на шесть дней раньше срока. Поскольку Цезарь хотел явиться к месту назначения именно первого ноября, он снова проконсультировался у старшего лоцмана и разместил флот в бухте, расположенной в широком углублении береговой линии Кидонийского полуострова, где со стороны Лесбоса его не было видно. Противник на Лесбосе не волновал Цезаря: он хотел удивить осаждавшую Митилену римскую армию. И натянуть нос Терму.
— Тебе исключительно везет, — сказал старший лоцман, когда флот снова снялся с якоря накануне ноябрьских календ.
— Каким образом?
— Мне никогда не случалось плавать в таких хороших условиях в это время года — вот уже несколько дней стоит хорошая погода.
— Тогда с наступлением ночи мы войдем в любое укрытое место, какое сможем найти на Лесбосе. Завтра на рассвете я возьму самый быстроходный лихтер и поищу нашу армию, — сказал Цезарь. — Нет смысла снимать с якоря весь флот, пока я не узнаю, где именно военачальник намерен его разместить.
* * *
На следующий день с восходом солнца Цезарь нашел римскую армию, сошел на берег, чтобы отыскать Терма или Лукулла — любого, кто командует в данный момент. Оказалось, это Лукулл. Терм все еще находился в Пергаме.
Они встретились у того места, где Лукулл наблюдал за постройкой стены и рва через узкую, гористую полоску земли, на которой стоял город Митилена.
[Карта 8 - "Геллеспонт, Пропонтида, Фракийский Боспор, Вифиния, Мизия, провинция Азия и Лесбос"]
Цезаря, конечно, разбирало любопытство. А Лукулл был раздражен, ему сообщили только, что какой-то незнакомый трибун хочет его видеть. Лукулл считал всех незнакомых младших офицеров занудами. Его влияние в Риме возросло с тех пор, как он явил себя преданным квестором Суллы. Лукулл оказался единственным легатом, который согласился идти на Рим в тот первый раз, когда Сулла был консулом. И с тех пор он оставался человеком Суллы — до такой степени, что Сулла доверял ему дела, которые обычно поручались чиновникам, занимавшим прежде преторские должности. Он вел военные действия против Митридата и остался в провинции Азия после ухода Суллы. Он удерживал Азию для Суллы, пока губернатор Мурена занимался неправомочной войной с Митридатом на земле Каппадокии.
Цезарь увидел стройного симпатичного человека чуть выше среднего роста. Он шел немного напряженной походкой. Причиной тому было не физическое недомогание — просто Лукулл о чем-то глубоко задумался. Его нельзя было назвать красивым, но определенно интересным: удлиненное бледное лицо, обрамленное копной жестких вьющихся волос того неопределенного цвета, который называется мышиным. Когда он подошел ближе, Цезарь увидел его глаза — ясные, светлые, холодного серого цвета.
Брови командующего сошлись на переносице.
— Слушаю тебя.
— Я Гай Юлий Цезарь, младший военный трибун.
— Посланец губернатора, я полагаю?
— Да.
— Ну и что? Зачем было звать меня? Я занят.
— У меня для тебя флот, Луций Лициний.
— Флот для меня?
— Тот, который губернатор велел мне взять в Вифинии.
Холодный взгляд остановился на Цезаре.
— О боги!
Цезарь молча ожидал.
— Вот это хорошие новости! Я и не знал, что Терм посылал двух трибунов в Вифинию, — сказал Лукулл. — Когда он направил тебя? В апреле?
— Насколько мне известно, я — единственный, кого он посылал.
— Цезарь… Цезарь… Ты же не можешь быть тем, кому он дал приказ в конце квинктилия?
— Да, это я.
— И у тебя уже есть флот?
— Да.
— Тогда ты должен будешь возвратиться, трибун. Царь Никомед сбыл тебе хлам.
— В этом флоте хлама нет. У меня сорок кораблей, которые я лично проверил на плавучесть. Два больших корабля, восемь квинкверем, десять трирем и двадцать бывших торговых судов, которые, по словам царя, лучше подойдут для зимней блокады, чем легкие беспалубные боевые галеры, — сказал Цезарь, так усердно скрывая при этом свое удовольствие, что Лукулл ничего не заметил.
— О боги! — Лукулл стал внимательно разглядывать молодого трибуна, словно тот был уродцем в цирковой интермедии. Левый угол его рта приподнялся, взгляд немного потеплел. — Как тебе это удалось?
— Я умею убеждать.
— Хотел бы я знать, что именно ты ему говорил! Ведь Никомед — скряга. Он как бедняк, который боится потерять свой последний сестерций.
— Не беспокойся, Луций Лициний, у меня его счет.
— Зови меня Лукулл. Здесь не меньше шести Луциев Лициниев. — Военачальник направился к берегу. — Представляю, какой это счет! И сколько же он требует за два больших корабля?
— Только еду и жалованье командам.
— О боги! — в третий раз вымолвил Лукулл. — Где же этот волшебный флот?
— Около мили вверх по берегу к Геллеспонту. Стоит на якоре. Я подумал, что лучше сначала приехать самому, чтобы узнать, хочешь ли ты разместить флот здесь или он должен сразу же блокировать бухты Митилены.
Лукулл немного расслабился.
— Думаю, трибун, мы сразу же поставим его там, где надо. — Он потер руки. — Какой шок для Митилены! Там, в городе, думают, что у них в распоряжении вся зима, чтобы запастись провизией.
Когда они дошли до лихтера и Лукулл проворно поднялся на палубу, Цезарь отстал.
— Ну, трибун? Разве ты не едешь?
— Если хочешь. Я незнаком с военным этикетом, поэтому не хочу делать ошибок, — откровенно сказал Цезарь.
— Давай, поднимайся!
Лукулл заговорил снова только после того, как двадцать гребцов, по десять с каждого борта, вывели лихтер из гавани.
— Не знаешь военного этикета? Тебе же уже больше семнадцати, трибун, ведь так? Ты не говорил, что ты контубернал.
Подавив вздох (Цезарь понимал, что устанет объяснять, пока Лукулл все поймет), молодой человек сказал как бы между прочим:
— Мне девятнадцать, но это моя первая кампания. До июня я был фламином Юпитера.
Но Лукуллу и не требовалось знать детали. Он был слишком занят и слишком умен. Поэтому он кивнул, приняв на веру все, что большинство людей хотели бы услышать в подробностях.
— Цезарь… Твоя тетя была первой женой Суллы?
— Да.
— Значит, он покровительствует тебе.
— В данный момент.
— Хороший ответ! Я его преданнейший сторонник, трибун, и должен тебя предупредить, учитывая ваши родственные связи: я никому не позволю критиковать диктатора.
— От меня, Лукулл, ты критики не услышишь.