— Кто она? — спросил Сулла Поросенка, когда толпа, довольная великолепным представлением, стала медленно расходиться.
Конечно, все родственники Валерии уже все заметили (впрочем, как и многие другие), поэтому Метелл Пий не стал ничего скрывать:
— Это Валерия Мессала. Кузина Нигера и сестра Руфа, который сейчас возвращается после осады Митилены.
— А-а, — кивнул Сулла. — И хорошего происхождения, и красива. Недавно развелась, да?
— Совершенно неожиданно и без всяких причин. Она очень страдает.
— Бесплодна? — спросил человек, который уже разводился однажды по этой причине.
— Сомневаюсь, Луций Корнелий. Скорее всего, была лишена внимания.
— Хм! — Сулла замолчал, думая о чем-то, потом оживленно сказал: — Завтра она должна быть на обеде. Пригласи Нигера и Метелла Непота тоже. Ну, и ты, конечно. И никаких других женщин.
Так получилось, что, когда младший военный трибун Марк Валерий Мессала Руф прибыл в Рим, он оказался приглашенным на аудиенцию к диктатору, который заговорил прямо, без обиняков. Он влюбился в сестру Руфа, сказал он, и хочет жениться на ней.
— Что я мог сказать? — спросил Руф своего кузена Нигера.
— Надеюсь, ты сказал, что очень рад этому, — сухо ответил Нигер.
— Я и сказал, что рад.
— Хорошо!
— Но что чувствует бедняжка Валерия? Он же такой старый и безобразный! У меня даже не было возможности спросить ее, Нигер!
— Она будет достаточно счастлива, Руф. Я знаю, смотреть не на что, но Сулла — некоронованный царь Рима и богат, как Крез! Если даже она больше ничего не получит от этого брака, это будет бальзам на рану от незаслуженного развода, — убежденно произнес Нигер. — Не говоря уж о том, как выиграем мы все! Я думаю, меня он сделает понтификом, а тебя — авгуром. Просто держи язык за зубами и будь благодарен.
Руф последовал хорошему совету кузена, выяснив, что его сестра искренне находит Суллу привлекательным и желанным и действительно хочет выйти за него замуж.
Приглашенный на свадьбу, Помпей улучил момент поговорить с диктатором по личному вопросу.
— Поделись твоей удачей, — угрюмо сказал молодой человек.
— Да, тебе не слишком везет с женами, не так ли? — спросил Сулла, очень довольный свадебным пиром и чувствующий расположение почти ко всем.
— Валерия очень приятная женщина, — снисходительно заметил Помпей.
Глаза Суллы смеялись.
— Упустил, Помпей?
— Клянусь Юпитером, да!
— Рим полон красивых знатных женщин. Почему не выбрать какую-нибудь и не попросить у папочки ее руки?
— Я не силен в таких делах.
— Ерунда! Ты молод, богат, красив и знаменит, — быстро возразил Сулла. — Попроси, Магн! Только попроси! Дурак будет тот отец, который откажет тебе.
— Я не силен в таких делах, — повторил Помпей.
Глаза, которые до этого смеялись, теперь внимательно смотрели на молодого человека. Сулла очень хорошо знал, почему Помпей не будет просить. Он невероятно боялся услышать, что его происхождение недостаточно высоко для той или иной молодой женщины. Его амбиции требовали только самого лучшего. Но вдруг эти надменные аристократы посчитают какого-то Помпея из Пицена недостаточно хорошим? Сомнения каждый раз удерживали его от решительных действий. Короче говоря, Помпей хотел, чтобы чей-нибудь папа сам попросил Помпея жениться на его дочке. А ничей папа ни о чем Помпея не просил.
Вдруг одна мысль пришла в голову Сулле — вроде той, которая заставила его одарить Рим великим понтификом-заикой.
— А ты не возражал бы против вдовы? — спросил Сулла, и его глаза опять засмеялись.
— Нет, если только она не ровесница Республики.
— Думаю, ей лет двадцать пять.
— Приемлемо. Столько же, сколько и мне.
— Но она без приданого.
— Для меня важнее ее происхождение, а не состояние.
— Ее происхождение, — радостно сказал Сулла, — блестящее с обеих сторон. Плебейка, но великолепна!
— Кто? — быстро спросил Помпей, подавшись вперед. — Кто?
Захмелевший Сулла поднялся с ложа, глядя на Помпея пьяными глазами.
— Подожди конца моей свадьбы, Магн. Потом придешь и спросишь меня снова.
* * *
Для Гая Юлия Цезаря его возвращение стало чем-то вроде триумфа. Он думал, что такое может уже никогда не повториться. Он был не только свободен, но и реабилитирован. Он завоевал corona civica.
Сулла сразу же послал за ним. Цезарь обнаружил, что диктатор в добродушном расположении духа. Беседа проходила как раз перед его свадьбой, о которой говорил весь Рим. Официального объявления еще не было, поэтому Цезарь, которого пригласили сесть, ничего не сказал об этом.
— Ну, мальчик, ты превзошел себя.
Что сказать? Никакой откровенности после Лукулла!
— Надеюсь, что нет, Луций Корнелий. Я просто старался. Но я способен на большее.
— Я не сомневаюсь в этом, на тебе это написано, — Сулла лукаво посмотрел на племянника. — Я слышал, что тебе удалось собрать отличный флот в Вифинии.
Цезарь невольно покраснел.
— Я сделал то, что мне было приказано. В точности, — сквозь зубы проговорил он.
— Страдаешь из-за этого, да?
— Обвинение в том, что я получил этот флот, работая проституткой, неоправданно.
— Я тебе вот что скажу, Цезарь, — сказал диктатор, чье морщинистое, обвислое лицо казалось мягче и моложе, чем год назад, когда Цезарь видел его последний раз. — Мы оба были жертвами Гая Мария, но ты, по крайней мере, полностью освободился от него. В каком возрасте это случилось? В двадцать лет?
— Двадцать мне только что исполнилось, — сказал Цезарь.
— А я вынужден был терпеть его, пока мне не стукнуло пятьдесят, так что считай, что тебе повезло. И если это послужит тебе утешением, мне наплевать, с кем спит мужчина, если он хорошо служит Риму.
— Нет, это не утешение! — резко ответил Цезарь. — Ни ради Рима, ни ради тебя, ни ради Гая Мария я не продам свою честь.
— Даже ради Рима?
— Рим не должен требовать этого от меня, если Рим — то, чем я его считаю.
— Да, это хороший ответ, — кивнул Сулла. — Жаль, что не всегда так получается. Рим, как ты вскоре узнаешь, может быть такой же проституткой, как любой другой человек. Жизнь твоя не была легкой, хотя оказалась и не такой тяжелой, как моя. Но ты похож на меня, Цезарь. Я это вижу! И мать твоя тоже это видит. Клевета появилась, и тебе предстоит жить с этим. И чем громче будет твоя слава, тем громче станет клевета. Например, они до сих пор шепчут о том, что я убил двух женщин, чтобы с помощью их денег войти в Сенат. Разница между нами — не в природе нашей, а в амбициях. Я лишь хотел стать консулом, потом консуляром, а может быть, цензором. Это причиталось мне по праву рождения. Остальное мне навязывали. И в основном — Гай Марий.