— Это не совсем та ситуация, — отозвался Варрон, стараясь потянуть время. — Всегда можно найти мужчину, который захочет жениться на богатой женщине. Беда Теренции — страшнейшая мегера, уверяю тебя! — всегда заключалась в том, что она отказывалась даже смотреть на мужчину, которого подбирала для нее семья.
Улыбка Суллы стала шире:
— Она предпочитала оставаться дома и делать кошмаром жизнь Варрона Лукулла, хочешь ты сказать?
— Возможно. Хотя, думаю, она по-своему любит его. Ее природа подкачала. И что же ей делать, если она родилась такой?
— Тогда что же произошло? Любовь с первого взгляда?
— Конечно, нет. Брак был предложен нашим другом Титом Помпонием, которого теперь зовут Аттиком из-за его увлечения Афинами. Очевидно, он и Марк Туллий Цицерон знают друг друга уже много лет. С тех пор как ты управляешь Римом, Луций Корнелий, Аттик посещает Рим по крайней мере раз в год.
— Я знаю это, — сказал Сулла, которого финансовые махинации Аттика тревожили не больше, чем выходки Красса, просто способ, которым Красс манипулировал проскрипциями в своих интересах, вызвал немилость Суллы к нему.
— Во всяком случае, правовая репутация Цицерона стремительно пошла вверх. А с ней — и его амбиции. Но его кошелек пуст. Ему требовалось жениться на наследнице, хотя внешне это было обставлено так, словно он подыскивал себе одну из тех крайне посредственных девушек, которых в изобилии производят наши менее полезные плутократы. Тогда Аттик и предложил ему Теренцию. — Варрон остановился и с любопытством посмотрел на Суллу. — Ты знаешь Марка Туллия Цицерона?
— Очень хорошо. Еще когда он был мальчишкой. Мой покойный сын — они были ровесниками — дружил с ним. Тогда его считали необыкновенно одаренным. А в период между смертью моего сына и делом Секста Росция из Америи он был моим контуберналом в Кампании во время Италийской войны. Возраст не изменил его. Он просто нашел для себя подходящую сферу деятельности. Он педантичен, у него хорошая речь и сознание своей значимости. Качества, которые полезны ему как адвокату! Однако признаю, он говорит убедительно. И умен! Его большая вина заключается в том, что он родственник Гая Мария. Они оба из Арпина.
Варрон кивнул:
— Аттик обратился к Варрону Лукуллу, который согласился способствовать союзу Цицерона с Теренцией. И, к своему удивлению, она попросила устроить ей встречу с Цицероном. Она слышала о его успехах в судах и объявила Варрону Лукуллу, что — да, намерена выйти замуж за человека, который способен прославиться. Цицерон, сказала она, может оказаться именно таким человеком.
— И каково ее приданое?
— Огромное! Двести талантов.
— Очередь претендентов должна была обогнуть квартал вокруг ее дома и состоять сплошь из очень симпатичных парней. Я начинаю уважать Теренцию, если она устояла против самых опытных охотников за приданым, — заметил Сулла.
— Теренция безобразна, — пояснил Варрон. — Она вечно в дурном настроении. Сварливая и скупая мегера. Ей двадцать один год, и она до сих пор оставалась одна. Я знаю, предполагается, что девушки должны подчиняться pater families и выходить замуж за того, кого им выберут. Но нет такого мужчины — ни в мире живых, ни в царстве Гадеса! — который мог бы приказать Теренции сделать то, чего она не хочет.
— А бедный Варрон Лукулл такой хороший человек, — заметил Сулла, которого все это забавляло.
— Вот именно!
— Значит, Теренция встретилась с Цицероном?
— Встретилась и согласилась выйти за него замуж.
— Счастливчик Цицерон! Любимчик Фортуны. Ее деньги очень пригодятся ему.
— Это ты так думаешь, — возразил Варрон. — Она сама составила брачный контракт и оставила за собой полный контроль над своим состоянием, хотя согласилась выделить приданое своим будущим дочерям и финансировать карьеры своих будущих сыновей. Но что касается Цицерона, это не тот человек, который может справиться с Теренцией.
— А что он сейчас за человек, Варрон?
— Довольно приятный. Мягкий, мне кажется. Но тщеславный. Чрезвычайно высокого мнения о своем интеллекте и убежден, что равных ему нет. Явный карьерист… Ненавидит, когда ему напоминают о том, что Гай Марий — его дальний родственник! Если бы Теренция была одной из тех крайне посредственных дочерей наших плутократов, не думаю, что он даже взглянул бы на нее. Но ее мать была патрицианкой, она была замужем за Квинтом Фабием Максимом, а это означает, что весталка Фабия — ее сводная сестра. Поэтому Теренция оказалась достаточно хороша для него. Если ты понимаешь, что я имею в виду. — Варрон сделал гримасу. — Цицерон — Икар, Луций Корнелий. Он намерен взлететь высоко, к солнцу. Опасное занятие, если ты — «новый человек» без единого сестерция.
— Каким бы ни был воздух Арпина, кажется, что именно там появляются подобные люди, — отозвался Сулла. — Для Рима очень хорошо, что этот «новый человек» — не военный.
— Я слышал прямо противоположное мнение.
— О, я знаю об этом! Когда Цицерон был моим контуберналом, он работал секретарем. При виде меча он становился мертвенно-бледным. Но лучшего секретаря у меня не было! Когда свадьба?
— Не раньше, чем Варрон Лукулл и его брат отпразднуют ludi Romani в сентябре, — засмеялся Варрон. — Они ни о чем другом не могут думать. Они планируют устроить такие Игры, которых Рим не видел уже лет сто!
— Жаль, меня в это время не будет в Риме, — сказал Сулла, по которому не видно было, чтобы он сожалел об этом.
Наступило молчание, которым Варрон воспользовался, прежде чем Сулла успел найти другой предмет разговора.
— Луций Корнелий, не знаю, слышал ли ты о том, что Гней Помпей Магн скоро появится в Риме? — спросил Варрон как бы между прочим. — Он хочет увидеться с тобой, но понимает, как ты занят.
— Я всегда найду время, чтобы увидеться с Магном! — воскликнул радостно Сулла и пристально посмотрел на Варрона. — Все еще бегаешь за ним с палочкой и дощечкой, чтобы записывать каждый его пук, а, Варрон?
Варрон густо покраснел. Когда имеешь дело с Суллой, никогда не знаешь, как он поймет даже самые невинные вещи. Например, может быть, диктатор полагает, что Варрону лучше записывать подвиги (или, если на то пошло, пуки) самого Луция Корнелия Суллы? Поэтому Варрон просто ответил:
— Я делаю записи время от времени. Это началось случайно. Мы были вместе во время войны, и на меня произвел впечатление энтузиазм Помпея. Он говорил, что я должен писать историю, а не изучать естествознание. И я это делаю. Однако я вовсе не биограф Помпея!
— Очень хороший ответ!
Покинув дом диктатора на Палатине, Варрон остановился, чтобы вытереть пот с лица. Он постоянно слышал о том, что в Сулле сочетаются лев и лиса. Но лично Варрон находил, что самый страшный зверь в Сулле — обычная кошка.
Однако Варрон справился с задачей. Когда Помпей прибыл в Рим вместе с женой и остановился в доме своей семьи в Каринах, у Эсквилинского холма, Варрон мог ему передать, что Сулла будет рад увидеть Помпея и назначит ему время, чтобы поболтать. Так сказал сам Сулла. Однако диктатор говорил неискренне, и Варрон знал это. Болтовня с Суллой могла превратиться в прогулку по канату над ямой, полной горящих углей.