— Ты не можешь так поступить! — кричал Аппий Клавдий, бегая взад-вперед по атрию, слишком разгневанный, чтобы ждать, когда Брут проводит его в кабинет.
Любопытствуя, кто это так кричит, тут же появилась Сервилия, и Брут оказался между разгневанным шурином и еще более разгневанной матерью.
— Ты не можешь так поступить! — эхом вторила та.
Может быть, это его вдруг похорошевшее лицо придало Бруту сил или сказалась его любовь к Порции. Не вполне ясно. Но как бы там ни было, он стоял перед обвинителями, гордо вскинув голову и глядя на них в упор.
— Я уже так поступил, — сказал он, — и покончим с этим. Я не люблю свою жену. И никогда не любил.
— Тогда верни ее приданое! — орал Аппий Клавдий.
Брут удивленно поднял брови.
— Какое приданое? Твой покойный отец не давал никакого приданого. А теперь уходи!
Он повернулся, прошел в кабинет и заперся там.
— Девять лет брака! — слышал он жалобы Аппия. — Девять лет брака! Я подам на него в суд!
Час спустя Сервилия стала стучать в дверь кабинета и стучала так, что Брут понял — она будет стучать, пока ей не откроют. Лучше открыть и покончить с этим. Хотя бы наполовину. Сообщение о его планах жениться на Порции может подождать. Он решительно открыл дверь и отступил.
— Ты дурак! — рявкнула Сервилия, черные глаза ее метали молнии. — Зачем ты это сделал? Ты не можешь без всякой причины развестись с такой хорошей женщиной, как Клавдия!
— Мне наплевать, пусть весь Рим ее любит, зато я ее не люблю.
— Это не прибавит тебе друзей.
— Я этого не ожидаю и не хочу.
— Рим встанет на уши! Брут, она из рода Клавдиев, с превосходной родословной! И бесприданница! По крайней мере, дай ей сколько-нибудь, чтобы она получила финансовую независимость, — сказала Сервилия, несколько успокаиваясь. Вдруг она прищурилась. — А что ты задумал?
— Я навожу порядок в своем доме, — ответил Брут.
— Дай ей сколько-нибудь.
— Ни сестерция.
Сервилия скрипнула зубами — звук, который в прежние времена заставлял его дрожать от страха. Теперь он отнесся к нему совершенно спокойно.
— Двести талантов.
— Ни одного сестерция, мама.
— Ты одиозный скряга! Хочешь, чтобы весь Рим осудил тебя?
— Уходи.
У него наконец лопнуло терпение.
В результате Сервилия сама послала Клавдии двести талантов, чтобы заставить умолкнуть слишком болтливые языки. Лентул Спинтер-младший только что со скандалом оставил супругу. Но эту сенсацию затмил хладнокровный отказ Брута от своей бедной, безупречной и такой милой женушки. И хотя все осудили его, Брут был невозмутим.
Очень хорошо сознавая, что она потеряла власть над сыном, Сервилия ушла в тень, стала наблюдать и ждать. Он, конечно, что-то задумал, и время покажет, что именно. Его кожа совсем выздоровела. Как оказалось, и дух тоже. Но если он думает, что мать уже ничего не может с ним сделать, то скоро убедится в обратном. О, что происходит с ее жизнью? Одно разочарование за другим.
На следующий день Брут уехал из Рима на свою виллу в Тускуле. Сервилию вполне можно извинить за мысль, что сын сбежал от нее, хотя это было не так. В мыслях Брута не оставалось места для матери. Во время пятнадцатимильной поездки в удобном наемном экипаже, запряженном шестью мулами, у Брута имелась возможность думать о более приятных вещах: его новая жена Порция посиживала с ним рядом.
При единственном свидетеле, вольноотпущеннике Луция Цезаря, главный авгур и flamen Quirinalis поженил их в своем собственном доме. Судя по его спокойному согласию совершить этот обряд, проводить такие неожиданные бракосочетания Луцию Цезарю приходилось отнюдь не впервой. Он связал молодым руки красным кожаным ремешком, потом сказал им, что теперь они муж и жена и, проводив до порога, пожелал счастья. В Риме не было никого, с кем бы ему хотелось поделиться этой поразительной новостью. Но как только счастливая пара ушла, он тут же бросился к столу и принялся составлять письмо кузену Гаю, возвращавшемуся из Испании в Рим.
Поскольку Тускул почти рядом с Римом, в нем не имелось огромных вилл, ибо влиятельные и богатые римляне предпочитали отдыхать в таких местах, как Мизены, Байи и Геркуланум. Виллы в Тускуле были маленькие и ветхие, расположенные слишком близко друг к другу. С одной стороны виллу Брута чуть ли не подпирала вилла Ливия Друза Нерона, с другой — вилла Катона (теперь она принадлежала новоявленному сенатору, экс-центуриону, отмеченному дубовым венком). С фронтальной стороны пролегала Тускуланская дорога, с тыльной опять же стояла вилла, которой владел Цицерон. Это соседство доставляло Бруту массу неудобств, потому что Цицерон всегда заявлялся к нему, когда обнаруживал, что он у себя. Но на этот раз Брут был уверен, что Цицерон не постучит в его двери, даже если прознает, что дом не пуст.
Слуги приготовили еду, но у прибывших не было аппетита. Как только им показалось приличным покинуть свадебный стол, Брут провел Порцию по всему дому, потом, дрожа от страха, повел свою новую жену в спальню. Из бесед с Порцией после того, как она вышла за Бибула, он знал, что у нее сложилось далеко не лучшее мнение об интимных супружеских отношениях, а еще он знал, что его собственная сексуальность не очень-то высока.
Плоть никогда не беспокоила Брута, ни в подростковом возрасте, ни в ранней молодости, когда она беспокоит любого. Чувственные порывы он направлял в интеллектуальное русло. В основном в этом был повинен Катон, считавший, что мужчина до брака должен оставаться таким же девственником, как и его будущая жена. Так некогда полагал и весь Рим, а еще так Катон понимал стоицизм. Но некоторая доля вины падала и на Сервилию, чье презрительное отношение к отсутствию мужественности у сына лишало его последних крох уверенности в себе. И потом, была еще Юлия, которую он так долго и пылко любил. Будучи на девять лет моложе своего воздыхателя, Юлия получала от него лишь невинные поцелуи. Когда ей исполнилось семнадцать и долгое ожидание, казалось, подходило к концу, Цезарь выдал ее за Помпея Великого. Ужасный удар, усугубленный Сервилией, которая с огромным удовольствием сказала сыну, что Юлия влюблена в старика, а Брута считает скучным и некрасивым.
Несмотря на свой брак с Бибулом, Порция едва ли решилась бы утверждать, что лучше подготовлена к брачной ночи, чем Брут. Она у Бибула была уже третьей. Первых двух Домиций из рода Агенобарбов соблазнил этот архинегодяй Цезарь. В восемнадцать лет отданная Бибулу отцом, не посчитавшим нужным согласовать с ней свое решение, Порция оказалась женой озлобленного человека, почти пятидесятилетнего, который уже имел трех сыновей: двух от первой Домиции и одного, Луция, от второй. Бибулу очень польстил дар Катона. Единственная дочь как-никак. Но она не отвечала его вкусам: изрядная дылда из тех, что не нравятся никому.
Бибул выполнил супружеский долг совершенно равнодушно, не стремясь доставить ей удовольствие, и откинулся на подушки, радуясь, что его третья жена — дочь Катона, на которую Цезарь ни за что не позарится. Только боги знают, как бы все вышло, вернись Бибул после губернаторства в Сирии в Рим. Его двух старших сыновей убили в Александрии, оставался один только Луций. Возможно, он захотел бы восполнить потерю, обзаведясь другими детьми от Порции. Но он не вернулся. Цезарь перешел Рубикон, когда Бибул был в Эфесе, и Рим так больше и не увидел его. Порция осталась бездетной вдовой.