Падение титана, или Октябрьский конь. В 2 томах. Книга 1 | Страница: 14

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Я не уполномочен платить долги покойного царя.

— Но действующий царь уполномочен.

— Царь несовершеннолетний.

— Поэтому я и обратился к тебе, любезный. Плати.

— Мне нужны для доказательства соответствующие документы.

— Мой секретарь Фабий с удовольствием тебе их предоставит.

— Это все, Цезарь? — спросил Потин, вставая.

— На данный момент. — Цезарь, воплощенная любезность, неторопливо проводил гостя до двери. — Есть ли известия от царицы?

— Нет, Цезарь. Пока никаких.


Феодот встретил Потина в главном дворце, распираемый новостями.

— Пришло известие от Ахиллы! — объявил он.

— Слава Серапису! Что он сообщает?

— Что посланные тобой курьеры мертвы и что Клеопатра все еще стоит лагерем под Касиевой горой. Ахилла уверен, что она ничего не знает о присутствии Цезаря в Александрии, хотя можно только догадываться, что она сделает после следующего шага Ахиллы. Он как раз сейчас везет сюда на кораблях из Пелузия двадцать тысяч пехоты и десять тысяч конников. Задули пассатные ветры, так что вся эта армия будет здесь через два дня. — Феодот весело захихикал. — О, я много дал бы, чтобы увидеть лицо Цезаря, когда прибудет Ахилла! Он говорит, что займет обе гавани и встанет лагерем около Лунных ворот.

Он поймал суровый взгляд евнуха и поразился.

— Ты что, не рад?

— Рад, рад, но не это меня беспокоит! — резко ответил Потин. — Я только что виделся с Цезарем, он настойчиво потребовал погасить долг Птолемея Авлета римлянину Рабирию Постуму. Личный долг! Сумасшедшие деньги! Истолкователь мне их не даст!

— О-о-о!

— Ладно, — сказал Потин сквозь зубы, — я самолично ему уплачу. Но он горько о том пожалеет. Очень горько, верь мне, Феодот!


— Неприятности, — сказал Руфрий Цезарю на следующий день, восьмой с тех пор, как они прибыли в Александрию.

— Какого рода?

— Ты получил долг Рабирия Постума?

— Да.

— Агенты Потина всем говорят, что ты ограбил царскую казну, расплавил все золото и опустошил содержимое городских зернохранилищ.

Цезарь расхохотался.

— Уже припекает, Руфрий! Ну ничего. Мой гонец только что вернулся из лагеря Клеопатры. Нет, он не плыл по хваленым каналам Дельты. Он добирался до цели верхом, меняя лошадей на подставах. Конечно, ни один курьер Потина к Клеопатре не прибыл. Я думаю, их убили. А сама царица прислала мне очень любезное и недурное по слогу письмо, в котором сообщила, что Ахилла с армией возвращается в Александрию и намеревается встать лагерем за городом, у Лунных ворот.

Руфрий тут же нетерпеливо спросил.

— Мы начинаем?

— Только после того, как я арестую царя, — сказал Цезарь. — Если Потин и Феодот могут использовать бедного парня как инструмент, то смогу и я. А пока пускай местная клика еще два-три дня сооружает себе погребальный костер. Но проследи, чтобы мои люди были готовы ударить. В любую минуту, ибо времени на раскачку не будет. — Он с наслаждением потянулся. — Славно опять иметь иноземцев в противниках, а?


На десятый день пребывания Цезаря в Александрии небольшое одномачтовое каботажное судно проскользнуло в Большую гавань и, лавируя между неуклюжими транспортами Ахиллы, пристало к пирсу в Царской гавани. Отряд охраны сурово уставился на посудину. Но на ней не было никаких подозрительных лиц. Только два египетских жреца — босые, бритоголовые, одетые во все белое. Обычные рядовые жрецы, которым не полагается носить золото.

— Эй! Куда это вы собрались? — крикнул командир отряда охраны.

Один жрец сложил ладони над пахом, приняв позу раболепия и смирения.

— Мы хотим видеть Цезаря, — сказал он на ломаном греческом.

— Зачем?

— Мы везем ему дар от Уэба.

— От кого?

— От Neb-notru, wer-kherep-hemw, Seker-cha'bau, Ptah-mose, Cha'em-uese, — нараспев ответил жрец.

— Я ничего не понял, жрец. Не зли меня!

— Мы везем дар Цезарю от Уэба, верховного жреца Пта в Мемфисе. Я лишь произнес его полное имя.

— Что это за дар?

— Вот, взгляни.

Жрец жестом пригласил командира подняться на палубу. Там лежала циновка из тростника, свернутая в цилиндр. Безвкусная на взгляд александрийца-македонца, с тусклыми красками и угловатым рисунком. На самом бедном рынке Ракотиса можно купить лучше. Наверное, в ней полно паразитов.

— Вы собираетесь поднести Цезарю это?

— Да, о царский человек.

Командир вынул меч из ножен и осторожно ткнул им в циновку.

— Я бы не стал этого делать, — тихо проговорил жрец.

— Почему?

Жрец поймал взгляд капрала, потом что-то сделал со своей головой и шеей. Страж в ужасе отступил. Он вдруг увидел перед собой не человеческое лицо, а голову и капюшон кобры.

— Ссссссс! — просвистел жрец и высунул раздвоенный язык.

Командир с посеревшим лицом одним прыжком оказался на пристани. Сглотнув, он обрел голос.

— Разве римляне не угодны Пта?

— Пта создал Сераписа, как и всех богов, но он считает Юпитера Наилучшего Величайшего оскорблением Египта, — ответил жрец.

Командир усмехнулся. Перед его глазами замаячила приличная награда от господина Потина.

— Несите свой дар Цезарю, — разрешил он. — И пусть Пта достигнет своей цели. Будьте осторожны!

— Хорошо, о царский человек.

Оба жреца склонились, подняли чуть провисшую скатку и сошли на пирс.

— Куда нам идти? — спросил жрец, знающий греческий.

— Идите по этой дороге через розовый сад. Первый дворец слева после небольшого обелиска.

И они ушли, держа циновку за оба конца. Очень легкую, практически невесомую.

«Великолепно, — подумал командир. — Теперь надо только подождать, пока наш незваный гость не умрет от укуса змеи. Потом меня наградят».


Гай Требатий Теста, очень полный и любящий вкусно поесть человек средних лет, вошел к Цезарю хмурый. Само собой разумеется, он выбрал его сторону в этой гражданской войне, несмотря на то что его официальным патроном был Марк Тулий Цицерон. Но почему он решился поплыть в Александрию, это и ему самому было непонятно. Может быть, в поисках новых восхитительных яств. Но в Александрии гурману было нечего делать.

— Цезарь, — начал он, — тебе из Мемфиса привезли довольно странную вещь. От главного жреца Пта. Не письмо!

— Я заинтригован, — сказал Цезарь, подняв голову от бумаг. — Эта вещь в хорошем состоянии? Она не испорчена?