— А если Цезарь не сдастся?
— Он их раздавит. — Она пристально посмотрела на Куриона. — Гай, у тебя ведь есть интуиция. Что она тебе говорит?
— Что Цезарь до последнего будет пытаться решить свой вопрос в законном порядке.
— Он совершенно спокоен.
— О да!
— Потому что уже разложил все по полочкам у себя в голове.
— В этом ты, безусловно, права, жена.
— Ты здесь с какой-то целью или просто вернулся домой?
— Я должен ознакомить Сенат с письмом Цезаря. Сегодня же, на инаугурации новых консулов.
— Ты сам прочтешь его?
— Нет, Антоний. Я теперь лицо частное. Никто меня слушать не станет.
— Ты сможешь побыть со мной хотя бы несколько дней?
— Надеюсь, Фульвия, я вообще не уеду.
Вскоре Курион отправился в храм Юпитера Наилучшего Величайшего на Капитолии, где Сенат всегда проводил первые новогодние заседания. Вернулся он через несколько часов. С ним был Марк Антоний.
Подготовка к обеду заняла какое-то время. Нужно было произнести молитвы, умиротворить ларов с пенатами, снять тоги, снять обувь, потом омыть и вытереть ноги. Фульвия молча ждала, но потом первой заняла место на ложе lectus imus, ибо была одной из скандально продвинутых женщин, считавших себя вправе, подобно мужчинам, принимать пищу лежа.
— Теперь рассказывайте, — потребовала она.
Антоний накинулся на еду. Курион усмехнулся.
— Наш приятель-обжора огласил письмо Цезаря так громогласно, что никто не сумел его перекричать.
— Что было в письме?
— Предложение. Или за Цезарем оставляют провинции с армией, или все прочие лица, облеченные аналогичными полномочиями, должны снять их с себя вместе с ним.
— Ага! — довольно воскликнула Фульвия. — Он пойдет на Рим.
— Почему ты так думаешь? — спросил Курион.
— Потому что он сделал абсурдное, неприемлемое предложение.
— Я это понимаю, но все же…
— Она права, — пробурчал пожирающий яйца Антоний. — Он пойдет на Рим.
— Продолжай, Курион. Что было дальше?
— Председательствовал Лентул Крус. Он отказался от обсуждения поступившего предложения. И вместо этого произнес речь об общем состоянии государства.
— Но первым консулом стал Марцелл-младший. У него фасции на январь! Почему он не председательствовал?
— После необходимых обрядов он нас оставил, — пояснил Антоний, энергично прожевывая пищу. — Головная боль или что-то еще.
— Если хочешь что-то сказать, Марк Антоний, сначала вынь из корыта рыло, — обрезала его Фульвия.
Антоний вздрогнул, судорожно глотнул и виновато заулыбался.
— Извини, Фульвия, — сказал он.
— Она строгая мать, — заметил Курион, глядя на жену с обожанием.
— Что было дальше? — спросила строгая мать.
— Дальше слово взял Метелл Сципион, — вздохнул ее муж. — О боги! Это редкий зануда! К счастью, он очень хотел как можно скорее приступить к заключительной части речи. В конце он сказал, что закон десяти трибунов недействителен, а значит, Цезарь не имеет права ни на провинции, ни на армию. Он будет обязан появиться в Риме как частное лицо, чтобы участвовать в следующих выборах в консулы. Потом Сципион предложил, чтобы Цезарю приказали распустить армию к намеченной дате, иначе его объявят врагом народа.
— Отвратительно! — подвела итог Фульвия.
— Безусловно. Однако вся Палата была на его стороне. Предложение было бы принято практически единогласно, но…
— Но оно не прошло?
Антоний торопливо вытер губы, потом с похвальной четкостью произнес:
— Квинт Кассий и я наложили вето.
— Молодцы!
Но Помпей так не считал. И когда на второй день января в Палате возобновились дебаты, закончившиеся еще одним вето трибунов, терпение его лопнуло. Напряжение, царившее в объятом ужасом городе, сказывалось на нем сильнее, чем на ком-либо другом. Помпей рисковал потерять больше всех.
— Мы в тупике! — сердито крикнул он Метеллу Сципиону. — Я хочу, чтобы все это прекратилось! День за днем, месяц за месяцем тянется нескончаемая канитель. Близятся новые мартовские календы, а нам так и не удалось поставить Цезаря на место! У меня такое чувство, что Цезарь нарезает круги вокруг меня, и это чувство мне вовсе не нравится! Пора покончить с этой комедией! Пора наконец Сенату взяться за ум! Если Сенат не способен провести закон, лишающий Цезаря полномочий, тогда он должен ввести senatus consultum ultimum и предоставить действовать мне!
Он трижды хлопнул в ладоши, и появился управляющий.
— Я хочу немедленно разослать послания каждому сенатору в Риме, — резко сказал Помпей. — С требованием через два часа явиться сюда.
Метелл Сципион всполошился.
— Помпей, а это разумно? — осмелился он спросить. — Я хочу сказать, разумно ли что-либо требовать от цензоров и консуляров?
— Да, именно требовать! Я сыт по горло этой возней, Сципион! Я хочу, чтобы с Цезарем было покончено! Чтобы вопрос о нем больше не будоражил Сенат.
Как человеку действия Помпею было трудно мириться с людской нерешительностью. И очень не нравилось ощущать себя игрушкой в руках кучки инертных, трусливых сенаторов, пугающихся всего и вся. Ситуация делалась абсолютно несносной!
Почему Цезарь не уступает? И раз он не уступает, почему до сих пор сидит в Равенне только с одним легионом? Почему не предпринимает никаких мало-мальски активных шагов? Нет, ясно, что он не намерен идти на Рим. Но если это действительно так, что тогда он собирается делать? Уступи, Цезарь! Уступи, отступи! Но он не уступает, не отступает. Не желает. Что он готовит? Как намеревается выйти из тупикового положения? Что у него в голове? Может, надеется, что сенаторский кризис продлится до нон квинктилия и консульских выборов? Но ему все равно не разрешат баллотироваться in absentia. Или он все же рассчитывает получить это разрешение, послав в Рим, якобы в отпуск, несколько тысяч своих самых верных солдат? Он уже так проделал однажды, чем обеспечил консульство для Помпея и Красса. А теперь сидит и бездействует. Кажется, даже не думает подтянуть к себе все свои легионы. Почему? Почему?!
Мучимый этими вопросами, Помпей метался по кабинету, пока управляющий смущенно не сообщил, что в атрии его ждут.
— Хватит! — крикнул он, входя в атрий. — С меня достаточно!
Собравшиеся там сенаторы изумленно переглянулись. Их было около полутора сотен. Пара гневных голубых глаз пробуравила всех — от цензора Аппия Пульхра до скромного городского квестора Гая Нерия. Бреши в рядах почтенных отцов были весьма солидными. Не пришли Луций Кальпурний Пизон, оба консула, многие консуляры, все сторонники Цезаря и некоторые другие сенаторы, посчитавшие требование куда-то явиться ущемлением своих прав. Но для начала хватит и тех, кто пришел.