«Ладно, — решил Кармайн, откладывая бумаги, — предположим пока, что преступники не местные, и перебросим Ларри с его ребятами на другой фронт, где их усилия будут более плодотворными. Знать бы только, где этот фронт».
Затем он перешел к последнему делу Ларри, проститутке Диди Холл. Ее знал весь город, но не потому, что она часто попадала в неприятности, — вовсе нет. Хотя Диди искала клиентов на улице, за пределы своей строго определенной территории она никогда не забредала. Сутенер Диди, Марти Фейн, усиленно ограждал ее от возможных неприятностей; в отличие от своих собратьев по профессии Фейн обладал добродушным нравом и весьма ценил Диди, поэтому обращался с ней неплохо. Ей было тридцать два года, восемнадцать лет на панели она перенесла лучше многих и выглядела все еще привлекательно. Ирония заключалась в том, что, будь Диди всего на пару лет моложе, она могла стать девушкой по вызову, а не уличной проституткой. Увы, ко времени, когда проституция по телефону стала обычным делом, Диди потеряла былой лоск. Но многое и сохранила. Рост около ста восьмидесяти сантиметров, большинство из которых приходилось на стройные ноги, роскошная фигура, соломенные волосы, зеленые глаза, кожа цвета кофе с молоком — вполне достаточно, чтобы Диди не испытывала недостатка в клиентуре. Однако причина ее популярности заключалась в другом: Диди была первоклассной минетчицей. Говорили, она обошла в этом деле даже эскимоску Нелл из известной песенки. Особая специализация уменьшала риск беременности, а значит, способствовала сохранению здоровья и фигуры. Марти Фейн снабжал Диди героином, к которому она имела пристрастие, оплачивал уборку и стирку в ее квартире с ванной и кухонькой на краю Аргайл-авеню. Диди приносила ему наибольший доход.
Судя по отчету Ларри, который лично занялся делом Диди, Марти Фейн был безутешен. Сколько бы Ларри ни допрашивал обитателей паршивого мирка, в котором жили Марти и Диди, никаких свидетельств о ссорах между сутенером и проституткой получить не удалось. Оба весело болтали и смеялись во время перерыва около двух часов дня. Очевидно, Марти последним видел Диди живой. Ее территория находилась позади здания холломенского муниципалитета — место злачное, не то что район перед зданием. Там располагались автостоянки, фабрики, склады и офисы, и с наступлением темноты опустевшие улицы заполняли искатели сексуальных развлечений: студенты Чабба, коммивояжеры и работники ночной смены.
— Ожесточенный, можно сказать, разбитый горем Марти Фейн легко выдал имена всех постоянных клиентов Диди, каких только знал, что привело к некоторым неловким разговорам с теми из них, кто по глупости отрицал свою связь с ней. Юные «чаббисты» часто воспринимали допрос как увлекательное приключение — до тех пор, пока не додумывались, что в убийстве подозревают их самих. После чего многие особенно те, у кого были влиятельные папаши, — начинали требовать адвокатов и отказывались давать показания. Адвокатов в конце концов убеждали, что их подопечные — скорее источники информации, чем подозреваемые, те снова соглашались отвечать на вопросы, но все без толку. Смерть Диди оставалась такой же загадочной.
«Полный ноль», — подытожил Кармайн, прибавляя дело проститутки к трем огнестрелам. Кто бы ни был преступник, он хладнокровен, как доктор Полина Денби, хотя вряд ли она стала бы убивать проститутку. Но убийца не чужак; он точно знал, где искать жертву. Может, даже когда-то пользовался ее прославленным искусством. «Плачь, Марти Фейн! Не скоро ты найдешь другую Диди Холл».
Кэти Картрайт убита до того, как ее умственно отсталый ребенок испачкал подгузник. Похожим способом отравили Дезмонда Скепса, и все же совсем не так. Стакан бурбона со снотворным — бедняга даже выпить могла только перед сном. Почувствовав действие хлоралгидрата, она, наверное, решила, что просто очень устала и с удовольствием предвкушала несколько часов сна, пока Джимми не разбудит ее своим криком. По мнению Патрика, пентобарбитал вкололи ей почти сразу; вероятно, из жертв той ночи она умерла первой, быстро и безболезненно. Жизненные центры в стволе мозга медленно отключились, и она уснула навсегда. Что побудило убийцу поступить с ней милосерднее, чем с другими? Казалось, он сожалел о необходимости ее убивать.
«Кармайн, Кармайн! — Он резко выпрямился, по спине между лопатками струился пот. — Ты рассуждаешь так, будто преступник только один! Нет, это невозможно. Слишком много убийств в разных местах и почти в одно и то же время. А если предположить, что некоторые из убийств заказаны? Но сколько денег это бы потребовало и какого выдающегося ума, чтобы все организовать! Стоит только взглянуть на дело без лишних эмоций, и станет ясно, что все это чушь… Единственной причиной такой вакханалии убийств кажется слепая жажда насилия, что противоречит всякому здравому смыслу. Абсолютно невероятно! Столько риска! Тот, кому хватит ума на разработку подобной операции, сразу же оценит и ее абсолютную уязвимость.
Признайся, Кармайн, тебе бы и в голову это не пришло, если бы не Дезмонд Скепс. Ведь как остроумно скрыть свою основную цель под лавиной других преступлений! Будь убийств поменьше, в это можно было бы поверить. Но целых десять! Джимми Картрайт оказался случайной жертвой, а всех остальных убили намеренно. Четыре убийства выглядели бы правдоподобно. Десять — бред!
Однако… А что, если все эти люди тоже были целью? Если между двадцать девятым марта и третьим апреля произошло нечто, потребовавшее радикальных мер? Но что? Ах, Кармайн, Кармайн, зачем ты все так усложняешь? Даже не вздумай делиться своими подозрениями с кем бы то ни было, включая Сильвестри».
Сознавая, что раз уж червь сомнения поселился в мозгу, так просто от него не отделаешься, Кармайн отложил дело Кэти Картрайт в стопку «просмотрено» и взял досье Бьянки Толано, подготовленное Кори.
Двадцать два года, приехала в Холломен из Пенсильвании десять месяцев назад. Окончила Пенсильванский университет со степенью бакалавра экономики, планировала, как следовало из писем и других бумаг, найденных в ее квартире, продолжить обучение в Гарвардской школе бизнеса. Из-за нехватки денег временно устроилась секретарем-референтом на Каррингтонский машиностроительный завод, одно из множества корнукопских предприятий, рассыпанных в окрестностях Холломена. С работой все ладилось, зарплату Бьянка получала хорошую; средства на ее счете в Холломенском национальном банке быстро росли. Снимала квартиру на верхнем этаже трехквартирного дома на Сикамор-стрит — всего в квартале от дома, где раньше жила жена Кармайна! Капитан поежился, вспомнив злоключения Дездемоны и полицейского, задушенного прямо перед ее дверью. И ведь респектабельный район! Тогда Дездемона. Теперь вот это.
Домовладелец увидел открытую дверь в квартиру Бьянки, окликнул девушку и, не получив ответа, вошел внутрь. Она лежала обнаженная на полу гостиной. По словам Патси, Бьянку Толано пытали: несколько раз затягивали колготки на шее, прижигали кожу сигаретой резали ножницами, изощренно щипали пинцетом и под конец убили, вогнав во влагалище разбитую бутылку. Не считая нескольких минут асфиксии, когда девушку душили колготками, она все время была в сознании; наркотиков в крови не обнаружено.
Коллеги рассказали, что Бьянка держалась особняком, но не из-за робости. С начальником поддерживала хорошие, деловые отношения. Довольно симпатичная; ее часто приглашали в ресторан или в кино, иногда она соглашалась пойти, однако никакого романтического продолжения за этим не следовало. Бьянка, как утверждали мужчины, вела себя чопорно и ухаживаний не поощряла. Домохозяин, пронырливый старичок, готов был поклясться на стопке Библий, что парни к ней никогда не приходили. Мисс Толано была спокойным жильцом. Женщины, с которыми она работала, тоже не дали никаких зацепок. Бьянка участвовала в общих посиделках за кофе, смеялась вместе со всеми, но при этом ощущалось, что она ничему не позволит встать между собой и Гарвардом. Также Кори рассказали, что дома, в Скрантоне, ей жилось не особенно весело, с родителями она связь не поддерживала и была счастлива от них уехать. На вопрос Кори, ходила ли она куда-нибудь развлекаться, женщины ответили — иногда, обычно, когда мистер Дорли давал ей билеты в театр или на какие-нибудь мероприятия, куда не мог пойти сам. Отказалась только от благотворительного бала — по ее словам, у нее не было достаточно