«Что скажете, мисс Клайн? Меня можно назвать вторым Лоренсом Оливье или Томом Хэнксом? Учтите, я вас записываю, поэтому будьте снисходительнее».
Я услышала женский смех.
«Ты не похож ни на того ни на другого, но ты сам по себе хорош, Мак».
Я так испугалась, что нажала кнопку «стоп». Глаза наполнились слезами. Мак. Он словно был в этой комнате, болтал со мной, весело и оживленно.
Ежегодные звонки в День матери и моя реакция на них — растущее год от года возмущение — заставили меня позабыть, каким веселым и энергичным был раньше Мак.
Я снова нажала «воспроизведение».
«Итак, начинаю, мисс Клайн, — говорил Мак, — Вы велели выбрать отрывок из Шекспира? Как на счет такого?» Он прокашлялся и принялся декламировать:
Когда, в раздоре с миром и судьбой...
Его тон сразу изменился, он заговорил серьезным резким голосом:
Припомнив годы, полные невзгод, Тревожу я бесплодною мольбой Глухой и равнодушный небосвод...
Вот и вся запись. Я перемотала пленку и проиграла еще раз. Что все это значило? Был ли его выбор случаен, или эти строки действительно отражали тогдашнее настроение Мака? Когда была сделана запись? Сколько времени прошло после нее, прежде чем он исчез?
Имя Эстер Клайн было в списке людей, с которыми побеседовала полиция, но, очевидно, она не рассказала ничего значимого. Я смутно помнила, что родители удивились, узнав об уроках актерского мастерства, которые Мак брал на стороне. Я могу понять, почему он ничего им не рассказывал. Отец всегда опасался, как бы Мак не проявил чрезмерного интереса к своему театральному факультативу.
А потом Эстер Клайн подверглась роковому на-падению возле своего дома на Амстердам-авеню спустя почти год после исчезновения Мака. Мне пришло в голову, что могут быть и другие записи, которые он делал во время занятий. Если я права, то, что с ними произошло после ее смерти?
Я стояла в комнате Мака, держа в руках диктофон, и размышляла, насколько легко это будет выяснить.
Сын Эстер Клайн, Эрон, был ближайшим коллегой дяди Эллиотта. Обязательно ему позвоню.
Я спрятала диктофон в свою сумочку и начала упаковывать вещи Мака. Когда дело было закончено, ящики комода опустели, как и стенные шкафы. Однажды, одной особенно холодной зимой, мама позволила отцу отдать теплые куртки Мака: все благотворительные организации буквально умоляли о подобных пожертвованиях.
Закрывая второй чемодан, я на секунду замешкалась, а потом вынула строгий черный галстук, который повязала Маку накануне фотосъемки на рождественскую открытку в тот последний год. Я держала галстук в руках и вспоминала, как велела брату наклониться, так как не дотягивалась до его шеи.
Заворачивая галстук в бумагу и убирая в сумочку, чтобы забрать с собой на Томпсон-стрит, я вспомнила, как Мак со смехом сказал: «Постарайся как следует, Каролин, не напортачь».
Интересно, подумал он, прослушал ли ее отец сообщение или пока не успел. Можно себе представить его реакцию. Дочурка жива, но не хочет его видеть! Она сказала, что перезвонит на День матери! Ждать осталось всего пятьдесят одну неделю!
Папочка, должно быть, места себе не находит.
К этому времени копы наверняка поставили телефон доктора Эндрюса в Гринвиче на прослушку. Нетрудно представить, в какое бешенство они пришли. А вдруг они поднимут лапки кверху и решат, что Лизи имеет право на личную жизнь и поэтому можно прекратить поиски? Вполне возможно. Обычно так и поступали.
Ему же будет лучше, если они так сделают.
А журналистам они расскажут о ее звонке?
«Люблю читать заголовки, — думал он.— Особенно заголовки о Лизи Эндрюс». О ее исчезновении стало известно во вторник. Последние три дня все заголовки были только о ней. Но сегодня — какая досада! — эта новость оказалась похороненной на четвертой странице.
Та же самая история происходила с тремя предыдущими девушками: две недели — и все, история умирала.
Как и девушки.
«Я еще подумаю, как мне быть, чтобы имя Лизи подольше сохранилось в людских умах, а пока я позабавлюсь, перенося ее мобильник с места на место. Это должно сводить их с ума». Он зашептал:
— Гуси, гуси! — Га-га-га.— Есть хотите? — Да- да-да, — Ну бегите! — Нам нельзя.— Почему? — Серый волк под горой не пускает нас домой.— Ну, бегите, как хотите!
Он рассмеялся и подумал: «Вот и я побегу, куда захочу».
— Доктор, вы уверены, что на автоответчике звучит голос вашей сестры?
— Абсолютно уверен!
Грегг неосознанно разминал лоб большим и указательным пальцами. У него никогда не болела голова, и совершенно ни к чему, чтобы сейчас она заболела. Через три часа после отцовского звонка он уже сидел в общей приемной, где работали детективы из офиса окружного прокурора. Сообщение, оставленное Лизи на автоответчике отцовского телефона в Гринвиче, Коннектикут, было переписано с подслушивающего устройства и обработано усилителем. Детектив Барротт успел проиграть запись в техническом отделе несколько раз для него и Ларри Ахерна.
— Я согласен с Греггом, — сказал Ахерн Барротту, — Я знаю Лизи с детства и готов присягнуть, что это ее голос. Похоже, она нервничает, взволнована, но, разумеется, у нее мог быть какой-то срыв или...— Он метнул взгляд на Грегга.— Или ее заставили произнести эти слова.
— Ты имеешь в виду того, кто ее похитил?
— Да, Грегг, именно его.
— Вы получили подтверждение, что звонок был с ее мобильного? — спросил Грегг, стараясь не выдать волнения голосом.
— Да, получили, — ответил Ахерн, — Телефон засекли на башне, что на углу Мэдисон и Пятнадцатой. Поэтому, вероятно, ее удерживают в том районе.
С другой стороны, если она действительно предпочла исчезнуть, я не понимаю, как она вообще может хотя бы выйти за продуктами в том районе, не опасаясь быть узнанной. Ее фотография во всех газетах, в Интернете, на всех телеканалах.
— Если только у нее нет какой-нибудь маскировки типа паранджи, которая скрывает все, кроме глаз, — заметил Барротт, — Но даже это привлекло бы к ней внимание в Манхэттене, — Он начал перематывать запись с сообщением Лизи, — Наши ребята из техотдела работают сейчас над фоновыми шумами. Давайте прослушаем еще раз повнимательнее.
Ларри Ахерн перехватил взгляд Грегга, полный печали.
— Думаю, в этом нет необходимости, Рой.
— Что теперь будет? — спросил Грегг, — Если вы решите, что Лизи все-таки скрывается добровольно, то откажетесь от поисков?
— Нет. — Ахерн сделал ударение на этом слове.— Ни на одну минуту. Я отлично знаю Лизи и понимаю, что, если даже она исчезла по доброй воле, все равно произошло что-то ужасное. Мы продолжим круглосуточные поиски без выходных до тех пор, пока не отыщем ее.