«На этот раз они от меня никуда не денутся», — думал Митридат, любовно оглядывая самбуку, над которой медленно поднимался мост. Еще немного — и мост окажется вровень со стеной, и тогда понтийцы хлынут потоком на защитников города. Там достаточно воинов, чтобы продержаться против родосцев, пока мост не опустится и не поднимет на стену новый отряд. «Опять все выйдет по-моему, — радовался Митридат. — Я всегда и во всем оказываюсь прав».

Но когда мост стал подниматься, центр тяжести на самбуке сместился, что привело к необратимым последствиям. Корабли, связанные канатами, стали разъезжаться. Канаты лопались с оглушительным треском, башни шатались, палуба дрожала, мост колыхался, словно шарф танцовщицы. Обломки палубы, башни, мост, солдаты падали в образовавшийся проем между бортами. В воздухе стояли оглушительный грохот рушащихся сооружений, отчаянные вопли понтийцев и торжествующие крики родосцев. Увидев, что стряслось с атакующими, островитяне раскатисто и презрительно хохотали, радуясь унижению врагов.

— Не желаю слышать ни одного упоминания об этом острове, — молвил Митридат, когда корабль нес его обратно в Галикарнас. — Скоро зима. Нет смысла тратить силы на войну с этими идиотами и шутами. Я должен заняться более важными вещами: продвижением сухопутных войск в Македонии и моего флота у греческих берегов. А что касается инженеров, сооружавших эту дурацкую самбуку, то пусть их казнят. Нет, не казнят, а кастрируют, вырвут языки, выколют глаза, отрубят руки и привесят на шею чашки для подаяния.

Митридат был в такой ярости, что двинул свою армию в Линию и попытался с ходу захватить Патару. Но когда он велел вырубить священную рощу, посвященную богине Латоне, мать Аполлона и Артемиды явилась ему во сне и велела отступить. На следующий день Митридат передал руководство военными делами своим подчиненным — в первую очередь незадачливому Пелопиду — и отправился со своей восхитительной альбиноской Монимой в Гиераполь. Там, нежась в горячих минеральных ваннах среди хрустальных водопадов, низвергающихся с горных круч, он пришел в себя и позабыл и презрительный хохот родосцев, и хиосские корабли, доставившие ему немало неприятных переживаний.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

Известие об истреблении римских, латинских и италийских жителей провинции Азия достигло Рима раньше, чем сообщение о вторжении туда царя Митридата. Только через девять дней после последнего дня квинктилия принцепс Сената Луций Валерий Флакк созвал Сенат в храме Беллоны, за пределами померия — священной границы Рима, как это делалось в случае войны. Он зачитал присутствующим письмо от Публия Рутилия Руфа из Смирны:

Я отправляю эту эпистолу специально снаряженным быстроходным судном в Коринф и далее таким же быстроходным кораблем — в Брундизий и надеюсь, что восстание в Греции не помешает их путешествию. Гонцу приказано добраться из Брундизия до Рима как можно быстрее, двигаясь днем и ночью. Та огромная сумма, которую я потратил на отправку этого письма, получена мной от моего друга Мильтиада, этнарха Смирны. Он умоляет только об одном: чтобы Сенат и народ Рима не забыли его верную службу, когда провинция Азия будет опять принадлежать Риму, — а это обязательно случится.

Вероятно, вы еще не знаете о вторжении царя Митридата Понтийского, который ныне правит и Вифинией, и провинцией Азия. Маний Аквилий мертв, и эта смерть связана со многими ужасными обстоятельствами, а Гай Кассий исчез, и я не знаю куда. Четверть миллиона понтийских солдат находится западнее Тавра, Эгейское море запружено понтийским флотом, а Греция вступила в союз с Понтом против Рима. Я очень боюсь, что Македония полностью изолирована.

Но это не самое худшее. По приказу понтийского царя в последний день квинктилия все римляне, латиняне и италики в провинции Азия были вырезаны вместе со своими рабами. По моему приблизительному подсчету, убито около ста пятидесяти тысяч человек — восемьдесят тысяч граждан обоего пола и семьдесят тысяч рабов. Я избежал подобной участи благодаря отсутствию у меня статуса гражданина. Хотя думаю, что меня не тронули по специальному требованию Митридата. Прекрасная подачка собаке Гадеса! И сейчас я спрашиваю себя, все ли от меня зависящее я сделал, чтобы предотвратить резню римских женщин и младенцев? Они, кричащие, были оторваны от алтарей своих богов, и их тела лежали, разлагаясь, непохороненными — опять-таки по приказу царя Понта. Это чудовище теперь воображает себя царем мира, похваляясь, что вступит на землю Италии еще в нынешнем году.

Никто из оставшихся в живых восточнее Италии не отрицает, что подобное хвастовство оправдано в Македонии, и я — в отчаянии. Имеются сведения, что царь Митридат отправил сухопутную экспедицию против Фессалии и она уже проникла западнее Филипп, не встречая сопротивления. Мне больше известно о его деятельности в Греции, где понтийский агент по имени Аристион, захватив власть в Афинах, убеждает греков признать Митридата. Острова в Эгейском море — в руках понтийцев, их флот поражает своими размерами. Когда пал Делос, то еще двадцать тысяч наших людей были уничтожены.

Умоляю вас отнестись к моему письму как к намеренно краткому, не повествующему обо всем подробно. Вы обязаны сделать все, что только в ваших силах, чтобы не позволить этому дикарю Митридату сделаться царем Рима, — а такая опасность реально существует.

— Нам эта война не нужна, — сказал Луций Цезарь своему брату Катулу Цезарю.

— Нам, может, и не нужна, но она уже идет, — сверкнул глазами Гай Марий. — Война против Митридата! Я знал, что она должна была начаться. Поистине удивительно, что этого не случилось раньше.

— Луций Корнелий находится на пути в Рим, — сообщил цензор Публий Луций Красс. — Я вздохну с облегчением, когда он окажется здесь.

— Почему? — свирепо вопросил Марий. — Мы его не вызывали! Пусть заканчивает войну с Италией.

— Он старший консул, — ответил Катул Цезарь. — Сенат не может принимать далеко идущих решений в его отсутствие.

— Ха! — произнес Марий и вышел, ковыляя.

— Что это с ним? — недоуменно спросил принцепс Сената Флакк.

— А как ты считаешь, Луций Валерий? Он — старая боевая лошадь, почуявшая запах самой справедливой войны — войны с иноземцем, — отозвался Катул Цезарь.

— Но ведь он, конечно, не думает отправляться на эту войну, — сказал цензор Публий Красс. — Он слишком стар и болен.

— Нет, он не думает. Он просто-напросто туда отправится, — заключил Катул Цезарь.

* * *

Война в Италии была окончена. Хотя марсы формально никогда не признавали своего поражения, среди всех народов, которые выступили против Рима, они были разорены больше всех — едва ли хоть один взрослый марс мужского пола остался в живых. В феврале Квинт Поппедий Силон бежал в Самний и соединился с Мутилом в Эзернии. Он нашел Мутила жестоко израненным, в ужасном состоянии и вряд ли способным когда-нибудь вновь возглавить армию — у него была парализована нижняя половина тела.