— Так чаще всего и происходит с римлянами нашего сословия, Луций Корнелий. Даже если бы не случилось этой истории с Далматикой, судьба все равно поманила бы тебя куда-нибудь вдаль, и надолго. Так что радуйся обществу детей, пока у тебя есть эта возможность; не ропщи, раз ничего не можешь изменить.
Его светлые брови, которые он подкрашивал, вопросительно изогнулись.
— В моей жизни набралось слишком много, такого, что мне хотелось бы изменить. В этом все дело, Аврелия. Слишком о многом приходится сожалеть.
— Сожалей, если ничего не можешь с собой поделать, но не позволяй прошлому портить настоящее и будущее. — Это был добрый практический совет. — В противном случае прошлое будет вечно преследовать тебя. Я уже неоднократно говорила тебе, что перед тобой лежит еще долгий путь. Гонка только началась.
— Таково твое мнение?
— Ничуть в этом не сомневаюсь.
К взрослым присоединились трое детей, все — вылитые Цезари. Юлии Старшей, именуемой Лией, было десять лет, Юлии Младшей — Ю-ю — около восьми. Обе девочки были рослые, худенькие, изящные; обе походили на почившую жену Суллы Юлиллу, за исключением глаз — дети удались голубоглазые. Юному Цезарю исполнилось шесть. Сулла недоумевал, как этому мальчику удается создавать у посторонних впечатление, что он красивее своих сестер, но от этого впечатления некуда было деться. Красота эта была, разумеется, чисто римской: Цезари — стопроцентные римляне. Сулла припомнил, что именно об этом ребенке Публий Рутилий Руф восторженно писал, что он читает с невероятной скоростью. Наверное, он необыкновенно умен. Однако мало ли что может стрястись с юным Цезарем, от чего захиреет пламень его разума…
— Дети, это Луций Корнелий Сулла, — сказала Аврелия.
Девочки пробормотали слова приветствия, мальчик же улыбнулся так ослепительно, что Сулла затаил дыхание; еще никогда со времени первой встречи с Метробием он не ощущал ничего подобного. Глаза, заглянувшие в самую глубину его существа, походили на его собственные — такие же светло-голубые, с темной каймой. Они светились умом. «Таким же стал бы и я, если бы моя мать походила на эту чудесную Аврелию, а отец не оказался таким отвратительным пьяницей, — мелькнуло в голове у Суллы. — Это лицо и эти мозги способны поджечь Афины».
— Говорят, мальчик, что ты весьма умен, — промолвил Сулла.
Ребенок засмеялся:
— Значит, ты не разговаривал с Марком Антонием Нифоном.
— Кто это такой?
— Мой наставник, Луций Корнелий.
— Разве твоя мать не могла оставаться твоей наставницей еще два-три года?
— По-моему, я сводил ее с ума своими вопросами, еще когда был маленьким. Поэтому она отдала меня наставнику.
— Маленьким? Но ты и сейчас такой.
— Более маленьким, — невозмутимо поправился юный Цезарь.
— Скороспелка, — сделал заключение Сулла.
— Пожалуйста, не говори так!
— А что? Неужели ты в шестилетнем возрасте знаешь оттенки этого слова?
— Ну, достаточно знать, что его применяют для обозначения девчонок, подражающих своим бабкам.
— Вот оно что! — заинтересовался Сулла. — Эту премудрость ты почерпнул не из книжек. Значит, ты наблюдателен, твой взор дает тебе пищу для умозаключений.
— Естественно, — удивленно кивнул юный Цезарь.
— Достаточно! Уходите, все трое! — распорядилась Аврелия.
Прежде чем дети исчезли за дверью, юный Цезарь успел пленительно улыбнуться Сулле через плечо; лишь поймав негодующий материнский взгляд, он шмыгнул прочь.
— Если он не перегорит, быть ему украшением нашего класса или занозой в ноге, — проговорил Сулла.
— Лучше пускай будет украшением, — молвила Аврелия.
— Какие могут быть сомнения? — Сулла усмехнулся.
— Итак, ты выдвигаешь свою кандидатуру в преторы, — сменила тему Аврелия, уверенная, что Сулла устал от детей.
— Да.
— Дядя Публий считает, что тебя ждет успех.
— Будем надеяться, что он — Тиресий, а не Кассандра.
Так и оказалось: после подсчетов голосов выяснилось, что Сулла не только прошел в преторы, но и, опередив остальных, вышел в praetor urbanus. Хотя обыкновенно обязанности городского претора ограничивались судебными разбирательствами, он имел власть (в отсутствие обоих консулов или при их неспособности управлять) действовать in loco consularis, то есть оборонять Рим и командовать его армиями в случае нападения, а также предлагать законопроекты и управлять казной.
Весть о том, что ему предстоит быть городским претором, сильно опечалила Суллу: ведь городской претор не мог отлучаться из Рима больше чем на десять дней. Сулле придется торчать в Риме, среди соблазнов прежней жизни, в одном и том же доме, как женщине, — о, как он ненавидел такую долю! Зато теперь у него появилась поддержка, на какую он никогда прежде не рассчитывал, — его родной сын. Сулла-младший будет его другом; он сможет помогать ему на Форуме. Каждый вечер они будут обсуждать прожитый день и много смеяться. Мальчик очень похож на своего двоюродного брата, юного Цезаря! Во всяком случае, внешностью. К тому же у парня неплохие мозги, хотя и не такие блестящие, как у Цезаря. Сулла чувствовал, что ему не пришлось бы по душе, если бы его сын во всем, особенно в сообразительности, был подобен юному Цезарю.
Выборы сопровождались еще одной неожиданностью, затмившей даже первенство Суллы в преторском списке и развеселившей тех, кто не был напрямую замешан в событиях. Луций Марций Филипп баллотировался в консулы, убежденный, что среди мало вдохновляющих кандидатур его собственная будет сиять как жемчужина. Однако первое место досталось младшему брату цензора Луция Валерия Флакка, Гаю Валерию Флакку. С этим еще можно было смириться: Валерии Флакки принадлежали к патрициям, семья их пользовалась влиянием. Однако младшим консулом стал не кто иной, как «новый человек» Марк Геренний! Гневные возгласы Филиппа разносились по всему Форуму, пугая даже завсегдатаев. Никто не сомневался, где зарыта собака: все дело было в памятных замечаниях Публия Рутилия Руфа, когда он выступал в пользу смягчения lex Licinia Mucia. До этого никто давно не вспоминал, как Гай Марий купил Филиппа, избранного народным трибуном. Теперь же минуло слишком мало времени между этой речью и выборами консулов, чтобы неприглядная история успела забыться.
— Рутилий Руф еще у меня поплатится! — пообещал Филипп Цепиону.
— И у меня! — ответил Цепион.
* * *
Ближе к концу года Ливия Друза разродилась еще одним сынишкой — Марком Порцием Катоном Салонианом Младшим, худеньким и крикливым, с отцовскими рыжими волосами, длинной шеей и таким носом, что он был на личике новорожденного совершенно неуместным, как клюв. Он шел ягодицами вперед и отказывался помогать матери разрешиться от бремени, из-за чего роды затянулись и были очень тяжкими.