— Как же, жди! — фыркнул Сильвестри. — Эта парочка не из тех, кто сознается хоть в чем-нибудь. — Он прикрыл один глаз и устремил взгляд второго на Кармайна. — Думаешь, она и есть второй Призрак?
— Честное слово, не знаю, Джон. Это мы не докажем.
— В общем, судья Дуг ждет их обоих к девяти. Я рассчитывал, что обвинение будет предъявлено в узком кругу, без лишнего шума, но Дуг, как обычно, верен себе. Зрелище будет что надо! На Понсонби — один плащ, и он отказывается надеть хоть что-нибудь. Если мы принудим его и он получит хотя бы крохотный синяк или царапину, поднимется крик о жестокости полиции, так что в суд он поедет в плаще. Хватит с нас и того, что Дэнни слишком туго застегнул наручники. Хитрый ублюдок растер себе запястья до крови.
— Насколько я понимаю, к девяти часам у здания суда соберутся все журналисты Холломена и съемочная группа шестого канала, — вздохнул Кармайн.
— А как же иначе? Для маленького городка это настоящая сенсация.
— Мы можем привезти Клэр отдельно?
— Могли бы, если бы Туэйтс пошел нам навстречу, но он отказался. Желает видеть их вместе. Думаю, из любопытства.
— Нет, хочет составить первое впечатление, чтобы понять, насколько виновна Клэр.
— Ты что-нибудь ел, Кармайн?
— Нет.
— Тогда захватим места в «Мальволио», пока они еще есть.
— А как Эйб и Кори? Уже не благоухают?
— Нет, только дуются. Хотели увидеть тот подвал.
— Сочувствую, но им надо было сначала отмыться. Советую тебе выцарапать из губернатора еще два ордена, Джон. И устроить пышную церемонию награждения.
Здание холломенского суда стояло на Сидар-стрит у Лужайки, неподалеку от окружного управления, но о том, чтобы вести Понсонби пешком, не могло быть и речи. Несколько предприимчивых журналистов и фотографов ждали у выхода из управления, когда вывели Понсонби — в полотенце, наброшенном на голову, в наглухо застегнутом плаще, который скрепили булавкой на уровне колен, чтобы ненароком не распахнулся. Едва ступив с крыльца, Понсонби стал отбиваться от конвойных — не для того, чтобы сбежать, а чтобы сбросить полотенце. И он добился своего — уселся в полицейскую машину с непокрытой головой, в сиянии вспышек: никто из фотографов не стал рисковать, снимая обвиняемого при естественном освещении. Машина уже отъезжала, когда из двери показалась Бидди, ведущая Клэр. Как и ее брат, она не позволила прикрыть ей голову. Конвой обращался с ней демонстративно вежливо, в здание суда ее доставили в служебном автомобиле Сильвестри — большом «линкольне».
Народу вокруг здания суда собралось столько, что движение по Сидар-стрит было полностью парализовано; цепь полицейских, держащихся за руки, едва сдерживала натиск толпы. Почти половину этой толпы составляли чернокожие. Внутри оцепления операторы держали камеры наготове, фотографы щелкали затворами, радиокорреспонденты бормотали в микрофоны, ведущие шестого канала вели репортаж в прямом эфире. В толпу журналистов затесался невысокий худощавый негр в мешковатой куртке. Мало-помалу он пробирался вперед, улыбаясь и бормоча извинения, грея руки под курткой.
Когда Чарлза Понсонби вывели из машины, журналисты кинулись к нему. Волной худощавого негра вынесло вперед. Тонкая черная рука высвободилась из-под куртки и нахлобучила на голову странный головной убор, украшенный полосой белого картона с черной надписью «Мы страдали». Все взгляды обратились на негра, но никто не увидел, что в другой руке Уэсли Леклерк сжимает дешевый карманный пистолет. Он всадил в грудь и живот Понсонби четыре пули, прежде чем копы сумели выхватить у него оружие. Но ответные выстрелы так и не прозвучали: Кармайн прыгнул вперед, заслонил Уэсли и взревел:
— Не стрелять!
Эти события показали по телевидению во всех подробностях: от шапки с листом картона до удивленного выражения на лице Чарлза Понсонби и самоубийственной выходки Кармайна. Мохаммед эль-Неср и его приближенные смотрели репортаж, оцепенев от потрясения. Затем Мохаммед обмяк на стуле и восхищенно вскинул руки.
— Уэсли, сынок, благодаря тебе у нас есть мученик! А этот болван Дельмонико спас тебя для суда! Вот это будет процесс!
— Ты хочешь сказать — Али? — недоуменно переспросил Хассан.
— Нет, отныне он Уэсли Леклерк. Он представил дело так, будто выступил от имени всего черного народа, а не только от «черной бригады». По этому пути мы и пойдем.
Все это случилось за две минуты до прибытия машины с Клэр Понсонби, поэтому она не видела гибель брата. Поначалу бурлящая толпа зажала машину, потом полицейские сумели расчистить проезд для «линкольна» и повернуть обратно, к зданию окружного управления.
— Кармайн, ты что, спятил? — Лицо Дэнни Марчиано было пепельно-серым, руки тряслись. — Мои ребята действовали на автопилоте, они самого папу римского могли бы пристрелить!
— Но в меня, как видишь, стрелять не стали. Но что еще важнее, Дэнни, ни одна шальная пуля не задела оператора и Ди Джонс — не представляю, как Холломен выжил бы без ее воскресной рубрики светских сплетен!
— Слушай, я понимаю, зачем ты это сделал, но и они догадываются, можешь мне поверить. Ладно, надо разогнать толпу.
Патрик стоял на коленях возле Чарлза Понсонби. Его голова была запрокинута назад. На худом крючконосом лице застыло возмущенное изумление. Под трупом расплывалась лужица крови.
— Мертв? — спросил Кармайн, наклоняясь.
— Убит на месте. — Патрик провел ладонью по неподвижным и недоверчивым глазам, закрывая их. — По крайней мере он не избежал наказания. Думаю, он попал прямиком в ад.
Уэсли Леклерк стоял между двумя копами, тщедушный и жалкий; все камеры были направлены на него — человека, казнившего Коннектикутского Монстра. Самосуд, но справедливый.
Сильвестри спустился по ступеням суда, утирая лоб.
— Судья рвет и мечет, — сообщил он Кармайну. — Долбаное фиаско! Да уберите вы его отсюда! — прикрикнул он на полицейских, держащих Уэсли. — Везите в полицию, оформляйте арест!
Кармайн влез следом за ним в полицейскую машину, устроился на пятнистом сиденье, глядя в боковое окно. На Уэсли по-прежнему была шапка с картоном. Кармайн сразу же сообщил ему, в каком положении тот находится, — громко, чтобы слышали полицейские с передних сидений. Затем сорвал дурацкую шапчонку, повертел в руках. Пластмассовый хоккейный шлем был искусно переделан и плотно прилегал к ушам. Стоило нажать на самодельные застежки — и шлем продержался бы на голове столько времени, что надпись успели бы прочитать все вокруг.
— Все ясно: ты думал, что в тебя станут стрелять, а шлем при этом слетит с головы, потому и сделал все возможное, чтобы не потерять его. Его не смогли снять, даже когда запихивали тебя в машину. Знаешь, Уэс, у тебя золотые руки.
— Я совершил подвиг, — звенящим голосом произнес Уэсли, — и совершу еще немало!
— Главное, не забудь: все сказанное тобой может быть использовано против тебя.