Утром Чейз встал измотанный бессонницей, но с абсолютно ясной головой. Он знал, что должен делать. Прежде всего, отступить, не приближаться к ней. Исправить допущенную в самом начале ошибку.
– Не беспокойтесь, Ноа. Видеться с ней в мои планы не входит.
– Я всегда считал тебя самым смышленым из Тримейнов, – удовлетворенно кивнул отец Эвелины. – И оказался прав.
Чейз пожал плечами:
– Не самый большой комплимент, учитывая, сколь низкого мнения вы были о Ричарде.
Ноа бросил взгляд на близнецов:
– А вам что, заняться больше нечем?
– Вообще-то нечем, – ответил Филипп.
– Ну, тогда уберите со стола. Вперед!
– Как будто мы и сами не знали, – проворчала Кэсси.
– Знали что? – нахмурился Ноа.
– Что вы с папой не очень-то ладили.
– Если уж на то пошло, юная леди, он и с вами не очень-то ладил.
– Мы просто не сходились во мнениях. Обычное дело в отношениях между отцом и дочерью. А вы всегда ругались, только что с кулаками друг на друга не бросались. Кричали, обзывались…
– Хватит! – оборвал внучку Ноа. Его побагровевшее от гнева лицо не обещало ничего хорошего. Привстав со стула, он, казалось, придавил ее свирепым взглядом. – В тот день, когда ты, Кассандра, только появилась на свет, я сказал: присматривайте за девчушкой. Вы еще хватите с ней горя.
– У нас ведь это семейное, не так ли?
Филипп, вскочив, схватил Ноа за рукав:
– Идемте, дедушка. Прогуляемся. Вдвоем. Я расскажу вам про Гарвард…
– Детский сад для богатеньких сопляков.
– Идемте, дедушка. Вам нужно развеяться. Ноа фыркнул и, отодвинув стул, выбрался из-за стола:
– Ладно, идем. Мне и вправду надо подышать свежим воздухом.
Они вышли. Хлопнула дверь.
Кэсси взглянула на Чейза, иронично улыбнулась:
– Большая счастливая семья.
– Что ты там говорила об отце и Ноа?
– Они презирали друг друга. Вы и сами знаете.
– Презирали не самое подходящее слово. Скорее, недолюбливали. Обычное соперничество между отцом и зятем.
– Никаким обычным соперничеством там и не пахло.
Теперь уже Кэсси принялась терзать ветчину. А Чейз поймал себя на том, что впервые за долгое время по-настоящему видит племянницу. Раньше она как-то выпадала из виду, невзрачная, вечно недовольная сестра, державшаяся в тени брата. Теперь, присмотревшись, он увидел молодую, не слишком привлекательную женщину с тяжелым подбородком и маленькими, живыми и острыми, как у хорька, глазами. Сходство с Ноа было поразительное. Неудивительно, что старику так трудно с ней сойтись. Возможно, он видел во внучке слишком много от себя самого.
Кэсси встретила изучающий взгляд Чейза спокойно, не испытывая, похоже, ни малейшего дискомфорта.
– Из-за чего они ругались? Ричард и Ноа?
– Из-за всего. Из-за любой мелочи. Нет, все происходило только дома. Папа был такой странный в этом отношении. Здесь мы могли орать друг на друга, но, как только переступали порог, становились идеальной семьей. Такая фальшь. Такое лицемерие. На публике изображали лучших друзей, а на самом деле постоянно спорили.
– Из-за вашей матери?
– Конечно. Любимица Ноа. А папа всегда был недостаточно хорошим супругом. – Кэсси хмыкнула. – Хотя он и не очень-то старался.
Чейз помолчал, формулируя следующий вопрос.
– Ты знала, что у твоего отца случались… романы?
– Об этом все знали, – махнула рукой Кэсси. – У него было много женщин.
– Вы были не слишком близки, да?
– Дочь его не интересовала, дядя Чейз. Пока я протирала стулья в библиотеке, зарабатывая оценки повыше, он думал только о том, как отправить Филиппа в Гарвард. Чтобы передать ему потом «Геральд».
– Похоже, Филиппа такая перспектива не слишком радует.
– Вы тоже заметили? А вот папа этого не видел. – Она подцепила вилкой кусочек ветчины, отправила в рот, прожевала. Задумчиво посмотрела на Чейза. – А вы с ним из-за чего разошлись?
– Мы? – Он с трудом выдержал ее взгляд, не отвел в сторону глаза. Она бы сразу поняла, что он что-то скрывает. А так разве что уловила какой-то дискомфорт.
– Мне было десять лет, когда я видела вас последний раз. На похоронах дедушки Тримейна. Гринвич ведь не так далеко, но вы ни разу больше не приезжали.
– Жизнь – штука сложная. Ты и сама это знаешь.
Кэсси помолчала, пристально на него глядя, потом вдруг спросила:
– Нелегко, да? Быть чужим в своей семье?
Вот же чертовка, все-то видит. Чейз собрал тарелки и поднялся из-за стола.
– Вы же не думаете, что она это сделала. Или думаете? – спросила Кэсси, не уточняя, о ком идет речь. Им это не требовалось, они прекрасно друг друга понимали.
– Я еще не решил. – Он понес посуду в кухню, но в дверях остановился. – Кстати, Кэсси, я звонил сюда вчера вечером, около семи. Хотел предупредить, чтобы не ждали к обеду. Так вот трубку никто не снял. Где была твоя мать?
– Откуда мне знать? – Кэсси взяла тост и начала намазывать его мармеладом. – Вы ее сами спросите.
Чейз поехал сразу в Роуз-Хилл. Прямиком. Никаких кружных маршрутов, чтобы подбирать по пути подозреваемых в убийстве дамочек. Хватит отвлекаться. Хватит думать о постороннем. Ему нет никакого дела до Миранды Вуд. Ему потребуются рассудительность, сосредоточенность и логика, а значит, от мисс Вуд следует держаться подальше. У него куча дел, и первое из них – выяснить, кто так настойчиво пытается проникнуть в коттедж и что ищет там неизвестный.
Ответ лежит где-то в Роуз-Хилл.
Туда Чейз и направился.
Он опустил стекло, и соленый ветер свистел, пролетая у щеки. Память вернула его в те давние летние деньки, когда они ездили туда с матерью по этой же самой дороге, и запах моря бил в лицо, и крики чаек отскакивали эхом от скал. Как же она любила эти поездки! Водителем мать была отчаянным, повороты проносилась на полной скорости, так что только покрышки визжали. Ветер путал ее темные волосы, а она только хохотала. В те дни они оба много смеялись, и ему казалось, что ни у кого на свете нет такой матери – такой отчаянной, такой красивой, такой свободной.
Ее смерть стала для него катастрофой.
И только перед самой смертью она открыла ему правду.
Чейз свернул на подъездную дорогу и сбросил скорость. По обе стороны пробегали старые указатели и коттеджи, принадлежавшие известным на острове семьям, с детьми которых он играл в детстве. Воспоминаний хватало, и хороших, и плохих. Как до одури кружился на качелях и его потом вырвало. Как целовался за водонапорной башней с «зубастой» Люси Бейлор. Как разбил чье-то окно и как дрожал потом от страха, зная, что на «месте преступления» найдут его бейсбольную биту. Воспоминания были такие живые, такие яркие и настолько его захватили, что он и не заметил, как свернул на посыпанную гравием дорожку.