В переполненном ресторане внизу, в конце маршрута, все выпили по глинтвейну, потому что подзамерзли во время спуска. Еще немного – и Мари пустилась бы в пляс под звуки лендлера.
В шале «Бонанза» мобильник сообщил о пяти вызовах. Звонил Давид. Мари отключила телефон.
Ужин состоял из девяти блюд. Каждый должен был что-нибудь состряпать из провизии, запасенной родителями Рето. Мари приготовила салат с рисом.
Потом играли в шарады. Один загадывал слово, жестами давая подсказки, остальные отгадывали. Мари загадала «подразделение». Для пояснения указала под мебель и сделала вид, будто делит торт.
Отгадал слово Марко.
При жеребьевке Марко вытянул отдельную комнату. И после целого дня полнейшей общности Мари сочла более чем естественным, что они и ночь проведут вместе.
Квартира выглядела так, будто ее приготовили к приезду гостя. Чистое белье на постели, чистые полотенца в ванной, корзинка для грязного пуста, а в холодильнике минеральная вода, пиво, сок, йогурт и сливочное масло. Сыр и двухсотграммовая нарезка граубюнденской ветчины еще в магазинной упаковке.
Хромированная мойка сверкала чистотой, высохшая губка висела на кране. На обеденном столе записка: «В воскресенье, возможно, буду поздно. Мари».
Крестики отсутствовали. Обычно Мари ставила перед подписью три крестика. Три крестика – три поцелуя.
Давид набрал номер Мари. Без особой надежды. После ее пятничного звонка он ни разу не сумел с нею связаться. Сначала твердил себе, что сеть в этой горной дыре работает плохо. Однако не преминул уточнить в телефонной компании. И услышал в ответ, что прием в районе Гунтерна функционирует безупречно.
После завтрака в Вюрцбурге он ничего не ел, но аппетита не было. Достал из холодильника пиво и сел за компьютер.
Сегодня это уже не первое пиво. В экспрессе «Интерсити» он уже осушил несколько бутылок. Тоже новый для него опыт: алкоголь с утра. Он не знал, зачем пьет, лучше от этого не становилось. Наоборот, он делался слезливым. Но мужчины, у которых неприятности в любви, всегда пьют.
Он включил компьютер, просмотрел почту на своем сервере. Обычные послания от фанатов, которые он получал с тех пор, как один из интернет-книготорговцев опубликовал его электронный адрес. Как правило, он на них отвечал, в чем и состояла вся его писательская деятельность.
Но на сей раз Давид решил повременить с ответами и открыл документ под названием «Второй роман». Файл по-прежнему пустой. Однако сегодня вечером он будет сидеть хоть допоздна и непременно что-нибудь напишет. Так он постановил еще в поезде.
Когда придет Мари, он будет сидеть перед монитором и писать. Она полюбила писателя. И когда вернется, найдет дома писателя.
Он не просидел за компьютером и десяти минут, как зазвонил телефон. После второго сигнала ответил:
– Да?
Но звонила не Мари.
– Параплегический центр, сестра Эрика. Господин Керн?
– Да.
– Как хорошо, что я наконец вас застала. Вы не могли бы заехать? Господин Штоккер хочет с вами поговорить.
– К нему вернулась речь?
– Отчасти. Мы поставили ему разговорное устройство.
Давид помедлил.
– Сейчас я не могу, занят.
Однако сестра настаивала:
– Это ненадолго, он быстро устает. Но ему очень нужно поговорить с вами.
На случай, если Мари вернется раньше его, Давид написал записку, что должен опять ненадолго отлучиться. О Джекки не упомянул. Перед подписью поставил крестики. Столько, сколько уместилось на листочке.
Врач встретил его в коридоре и объяснил, что Джекки по-прежнему дышит с помощью аппарата. Но на короткое время аппарат можно отключить, тогда Джекки дышит сам и небольшое устройство позволяет ему говорить. Сестра, проводившая Давида в палату, громко и отчетливо сказала:
– К вам посетитель, господин Штоккер!
– Кто? – тихо послышалось с койки.
– Господин Керн. – Сестра попросила Давида подойти поближе к койке, чтобы Джекки мог его видеть, а он – понимать. – Я оставлю вас на десять минут. Не забудьте, что я вам говорила.
За дверью она проинструктировала Давида, чтобы он немедля нажал на звонок, если ему покажется, что Джекки задыхается или впадает в панику.
Шея Джекки была обвязана бинтами, из которых торчала трубка с вентилем, закрепленная эластичной лентой. Дышал он тяжело. При каждом вдохе и выдохе вентиль легонько щелкал.
– Я не могу, – Джекки вдохнул, – долго говорить.
– Знаю.
Джекки дышал. И даже не пытался смотреть на Давида, устремил взгляд в одну точку на потолке.
– Книга. – Вдох, выдох.
Давиду пришлось напрячь слух, чтобы различать едва внятный голос.
– Она (вдох, выдох, вдох) не моя.
Прошло несколько секунд, прежде чем до Давида дошло. И тогда он задал первый вопрос, мелькнувший в голове:
– Откуда же ты знал, что ее написал не я?
– Я знал его (вдох, выдох, вдох), Петера Вайланда.
Давид, зажмурясь, ждал.
– И ее тоже (-), Софи (-), эту дрянь.
Давид с отвращением смотрел на вентиль у Джекки на шее.
– Мы вместе (-) играли в хоккей (-), но когда он (-) встретил Софи (-), все кончилось.
Джекки закрыл глаза, хватая ртом воздух.
– Когда ее отослали (-) в пансион, мы (-) думали, он опомнится (-). Но стало (-) еще хуже.
У Давида подкашивались ноги. Он подвинул себе стул с зеленой пластиковой обивкой, сел.
– А когда она его бросила (-), с ним и вовсе пошло (-) наперекосяк. (-) Я был единственный (-), с кем он кое-как (-) поддерживал контакт.
Давид молчал. Сказать было нечего.
– Мне одному он (-) дал про (-) прочесть рукопись. (-) Черновик (-), конечно. (-) – Джекки вроде как засмеялся.
Давид почувствовал, как жалость улетучивается.
– А зачем ты мне сейчас это рассказываешь?
– Я думал (-), тебе будет (-) интересно. Дыхание участилось.
– И почему ты попросту не сказал, что знал автора? Почему объявил, что сам написал книгу?
Джекки ответил далеко не сразу.
– Живой автор (-) был для тебя (-) опаснее мертвого.
С этим Давид не мог не согласиться.
– И почему из двоих (-), не писавших книгу (-), должен зарабатывать (-) только один?
– А копия рукописи?
– Ее не (-) существует.
– И как ты вспомнил псевдоним?
– (-) Альфред Дустер (-) такое имя (-) так просто не (-) забудешь.