Мобильник пропищал несколько тактов «Болеро» Равеля. Фабио насмешливо хмыкнул.
– Нет, нет, – сказал Лукас, – кажется, твой.
– Болеро? Неужели это на меня похоже?
Но звонил мобильник Фабио.
– Это я, Марлен, – послышался в трубке женский голос. – Ты где?
– Я был в кафе с Лукасом, а теперь мы на пути в редакцию.
– В редакцию? – В ее голосе звучало недоумение.
Подошел автобус, дверь с шипением отворилась, из нее вылезла какая-то старушонка. Лукас помог ей спустить на землю сумку на колесиках.
– Пришел автобус, увидимся позже, чао.
– Амзельвег, семьдесят четыре, – сказала Марлен. – Карточка с адресом у тебя в бумажнике.
В автобусе Фабио обследовал свой бумажник. И действительно обнаружил в нем белоснежную визитную карточку, на которой была вытеснена элегантная надпись ЛЕМЬЕ. Ниже он прочел: Марлен Бергер, ассистент по связям с прессой и адрес фирмы, телефон, факс и адрес электронной почты. На обороте карточки с тем же полиграфическим изяществом был напечатан домашний адрес Марлен: Амзельвег, 74.
Фабио сунул карточку под нос Лукасу:
– Я должен гордиться, что она не повесила мне на шею табличку с именем и адресом.
Лукас промолчал.
– Амзельвег, – прочел Фабио. – Дроздовый путь. Путь дрозда. Где дрозд? В пути.
– А как ты запомнишь семьдесят четыре?
– Узнаю дом.
Автобус остановился. Никто не вошел, никто не вышел.
– Тебе выходить на следующей, – сказал Лукас.
– Почему?
– Пересадка на девятый. Где дрозд? В пути!
– Зачем?
– Сообщить, что я снова здесь.
Лукас хотел что-то возразить, но передумал. Водитель изо всех сил вцепился в свой огромный руль. Из коротких штанов торчали тонкие бледные ноги с красноватыми коленками.
– Водитель в шортах, – сказал Фабио, – все равно что командир взвода, подающий кофе. Никакого авторитета.
– Водителю авторитет ни к чему.
– Не скажи.
– Ты полагаешь, что в шортах он хуже ведет автобус?
– Я в этом убежден, – заявил Фабио. – Он теряет уважение к самому себе.
Лучше всего тут подошел бы мундир с четырьмя золотыми шевронами на рукавах, как у пилота. Вот был бы вклад в безопасность на дорогах. Об этом стоило бы написать. О влиянии профессиональной одежды на ее носителей. Вот, например, врачи ходят в белых халатах. Кого они хотят убедить в своей значительности? Пациентов? Неверно. Самих себя.
Автобус довольно резко затормозил у светофора.
– Вот видишь. Что и требовалось доказать.
Редакция представляла собой большой зал, разгороженный столами, офисными растениями и несколькими звукопоглощающими ширмами. Двери вели в комнаты для совещаний, в конференц-зал, в кабинеты начальников отделов и главного редактора.
Когда Фабио и Лукас пересекали зал, несколько человек оторвались от экранов, кое-кто замолчал на полуслове.
– Ты пойдешь к Руферу? – спросил Лукас. Но Фабио встал как вкопанный.
– Кто это?
– Кто?
– Кто это сидит на моем месте? – Фабио указал на молодого человека, скрючившегося перед экраном. Тот что-то писал.
– Берлауэр, – ответил Лукас. – Кажется, Руфер свободен, раз дверь открыта.
– Что он делает на моем месте?
– Поговори с Руфером. – И Лукас оставил Фабио одного.
Без усов верхняя губа Руфера выглядела так, словно тоже онемела, как верхняя губа Фабио. А его изумленный возглас «Фабио?» прозвучал как шепелявое «Сабио».
– Как дела? Приятно видеть, что ты снова на ногах. – Руфер встал и как-то уж слишком благожелательно пожал Фабио руку.
– Что делает этот тип на моем месте?
– Берлауэр? Пишет очерк о японских туристических группах. Похоже, там у них железная дисциплина…
– Я спросил, почему на моем месте?
Руфер не знал, что ответить. Наконец-то Фабио сообразил, на что похожа голая верхняя губа шефа: она напоминает губу карпа. Особенно теперь, когда он тщетно пытается найти слова.
– Значит, меня списали.
Руфер поднялся, открыл шкафчик, извлек оттуда какой-то скоросшиватель, перелистал, нашел бумажку и протянул ее Фабио.
Это было короткое письмо, адресованное Штефану Руферу, главному редактору «Воскресного утра». Местное. Датировано шестнадцатым июня.
Дорогой Штефан,
напоминаю о нашей устной договоренности и подтверждаю, что по известным тебе причинам увольняюсь с конца августа сего года. У меня еще есть восемнадцать дней, то есть мой последний рабочий день – восьмое августа. В случае, если вопрос о моем преемнике будет улажен до этой даты, я согласен и на более ранний срок увольнения.
Спасибо за искренний разговор и понимание.
Фабио Росси.
Чтобы выиграть время, Фабио прочел письмо второй раз.
– Я слышал о твоих проблемах с памятью, – пришел на помощь Руфер.
Ответ Фабио прозвучал раздраженно:
– Нет у меня никаких проблем с памятью, у меня затмение длиной в пятьдесят дней.
– Я знаю, извини.
Фабио спросил как можно более деловым тоном:
– Какие были причины?
– Личные.
– Мне ты можешь сказать.
Руфер ухмыльнулся:
– Это ты так сказал. Сказал, что увольняешься по причинам личного характера. И больше ничего.
– А ты пытался меня переубедить?
– Нет.
– Почему нет?
– Я знаю, что сказать, когда речь идет о повышении гонорара. Но это был не такой разговор.
Зазвонил телефон. Руфер жестом попросил извинения, указал на кресло для посетителей и начал долгую беседу. Заметив, что Фабио смотрит на его верхнюю губу, он отвернулся.
Фабио сел. Причины личного характера? Это касается Норины? Или это те же причины, из-за которых она с ним порвала? Какая муха ее укусила?
Руфер повесил трубку.
– Не припоминаешь о причинах? Ничего?
– Ничего.
– И никаких предположений?
Руфер откашлялся:
– В общем-то я знал о твоих делах на личном фронте. Мы все знали. Я предполагал, что это как-то связано.
– Что ты знал о моих делах на личном фронте?
Руфер колебался.
– Серьезно. Я ничего не помню.
– Ну, у тебя была эта история с Марлен и разрыв с Нориной. В таких ситуациях люди предпринимают решительные шаги.