– Неужели тебе это нравится?
– Нравится.
Она снова улыбнулась мягко и ласково.
– Ты пойми, у меня никогда этого не было. У меня детства-то не было нормального. С тринадцати лет – я и кухарка, и портниха, и нянька, и доктор, и уборщица. Теснота, шум, гам, кто-то плачет, кто-то играет, бегает, кто-то уже что-то разбил – сумасшедший дом. А мне книжку прочитать некогда было, я еле-еле успевала уроки делать, школу на одних тройках вытянула. Зато потом, правда, наверстала, когда с младшими занималась. А теперь я одна, в тишине, просторно, спокойно. Я целыми днями книги читаю и кино смотрю. Вот ты будешь смеяться, а я ведь Конан Дойла только в прошлом году в первый раз прочитала.
– А если я предложу тебе все то же самое? Уйдешь от Дусика?
– Что значит «то же самое»? – Она приподнялась на подушке. – Ты купишь мне квартиру и будешь приходить два раза в неделю?
– Ну, например, – уклончиво ответил Саприн. Идея ему не понравилась. Он вовсе не хотел делать из Кати любовницу-содержанку, он хотел сделать ее своей женой.
– Тогда меня это не устроит.
– Почему?
– Потому что с Дусиком у меня договор, и, когда его нет, я не страдаю. А тебя я буду любить, и твои визиты два раза в неделю будут меня оскорблять. Ведь ты не женат?
– Нет, не женат. То есть разведен.
– Это все равно. Так вот, если я буду знать, что ты не женат, живешь один, а меня держишь где-то отдельно и приходишь два раза в неделю, я буду с ума сходить от ревности и злости. Не равняй себя с Дусиком, с тобой так не выйдет.
– А если я женюсь на тебе?
– И меня не спросишь? – насмешливо откликнулась она.
– Ну извини, я не так выразился. Если я попрошу тебя стать моей женой? Согласишься?
– И стирать тебе рубашки и каждый день готовить обеды?
– И рожать мне детей.
– Нет.
– Почему?
– Дай мне отдохнуть, Коля. Ну хоть пару лет. Дай в себя прийти.
Он лег на спину, закинул руки под голову. Радужное настроение постепенно таяло, появилось такое чувство, будто он уперся в стену.
– Катя, я могу пообещать, что тебе не будет трудно. Я хочу, чтобы ты была со мной каждый день и каждую ночь. Можешь не стирать рубашки и не готовить обеды, я слишком давно живу один и все привык делать сам. Но я не хочу, чтобы ты продолжала жить с этим вонючим Дусиком. Я не хочу.
– Не надо так, Коля, – тихо сказала она. – Дусик добрый и порядочный. Если бы не он, где бы я сейчас была? Что было бы с мамой и младшими? А отец? Как знать, не впутался бы он в какой-нибудь криминал, чтобы добыть денег, если бы Дусик их не давал. Слава богу, отец не в тюрьме, мама не в доме инвалидов, братья и сестры сыты и одеты. Может, ты знаешь о Дусике что-то плохое, но я о нем знаю только хорошее.
– Прости. – Он снова повернулся к ней и уткнулся лицом в ее плечо. – Прости, родная. Я не хотел тебя обидеть. Знаешь, я завтра улетаю по делам, это ненадолго, самое большее – на неделю. Я буду скучать по тебе. А ты дай слово, что пока меня нет, ты подумаешь над моими словами. Ладно? Подумай, прикинь, как сделать так, чтобы тебе было хорошо, но чтобы при этом мы были вместе. Как ты скажешь, так и сделаем.
* * *
В десять утра Николай Саприн вышел из дома, где жила Катя, и нос к носу столкнулся с Шориновым. Это было неожиданно и неприятно.
– Николай? Ты что, был у Кати? – недовольно спросил Михаил Владимирович.
– Я забегал к ней, вас искал. Думал, вы у нее ночуете, – быстро отреагировал Саприн.
– Ночую я всегда дома, – холодно ответил Шоринов. – Что ты хотел?
– Хотел сказать, что улетаю. Я выяснил, куда уехала Тамара.
– Молодец, – смягчился Шоринов. – Действуй, как договорились. Когда летишь?
– Сегодня вечером. Билет взял еще вчера.
– Ну, счастливо тебе.
Николай поехал домой, быстро собрался и даже успел три часа поспать перед тем, как ехать в аэропорт.
Домодедовский аэропорт всегда поражал его грязью и бестолковостью, а также множеством людей, из-за отложенных рейсов сидящих и спящих прямо на полу. К счастью, его рейс, похоже, улетал вовремя. Николай посмотрел на табло и стал пробираться к стойке регистрации.
– Коля! – услышал он женский голос откуда-то сбоку.
Он резко обернулся и увидел мать Тамары, Аллу Валентиновну.
– Алла Валентиновна, – лучезарно улыбнулся Саприн. – Какая встреча! Какими судьбами?
– Провожала приятельницу. А вы, Коля, улетаете?
– В командировку, – кивнул он. – Что Тамара? Как у нее дела? Она ничего мне не передавала?
– Кстати, Коленька, на Тамару нынче большой спрос, – рассмеялась Алла Валентиновна. – Не вы один ее искали. Кажется, она бортанула еще какого-то поклонника, но тот оказался более настырным и даже нанял частного детектива, чтобы ее найти. Вы представляете?
Саприн помертвел. Вот и началось. Так и знал.
– Какой детектив? – Он постарался, чтобы удивление и недоумение выглядели правдоподобно. – Почему детектив?
– Ну, я уж не знаю, почему. Наверное, этот поклонник решил, что так надежнее – не самому искать, а поручить профессионалу. Совсем Тамара от рук отбилась, честное слово, – посетовала она. – Морочит голову достойным людям, делает авансы, а потом исчезает. Это в ней детство играет, Коленька, вы не сердитесь на нее. Я думаю, она вернется из Австрии, встретится с вами, и все наладится. Со своей стороны обещаю за вас похлопотать. – Она лукаво подмигнула и легким материнским жестом погладила его по голове.
Дождавшись, пока Алла Валентиновна скроется из виду, Саприн метнулся к телефону-автомату, моля судьбу о том, чтобы Шоринов оказался на месте. Прямой телефон на работе не отвечал, сотовый тоже, а секретарь противным сухим голоском сообщила, что Михаил Владимирович на банкете. Саприн выругался про себя и пошел искать свою очередь на регистрацию. Очередь выстроилась огромная, сплошь из азиатов с бесчисленным багажом, поэтому продвигалась медленно, и Николай еще несколько раз отходил позвонить. Шоринов не отвечал. Наконец он подошел к стойке и протянул билет и паспорт на имя Николая Первушина.
– Багаж? – скучно спросила девица, затянутая в униформу.
– Без багажа.
– Проходите на посадку.
Он сделал еще одну попытку дозвониться, но ему опять не повезло. Он вышел на улицу, закурил. По громкоговорителю уже второй раз объявили, что регистрация на его рейс заканчивается. Надо идти. Он отшвырнул недокуренную сигарету и быстро прошел на посадку. Предъявив сумку для досмотра, сделал жалостное лицо и, добавив в голос трагизма, спросил у сотрудника службы безопасности: