Глеб, несмотря на то что в голове у него черти разложили небольшой костер и теперь с медленным иезуитским удовольствием плавили его мозг, все-таки продрался сквозь жар и оглушительный шум, которые черти производили.
– Почему вместо тебя?.. – спросил он, разлепив совершенно сухие губы. Странно, что губы могут быть такими сухими, как папиросная бумага.
– Что вместо меня?
– Почему ты сказала, что твою подругу убили вместо тебя?..
– Потому что Генка давно уже хочет… он мечтает… – Должно быть, ей трудно было сказать «убить меня», все же он был ее мужем, этот человек, которому она так мешала! И, поискав слово, она сказала: – Он мечтает от меня избавиться! А от Ниночки никто избавляться не собирался.
– И что?
– Я думаю, что он подкараулил Ниночку в ее парадном и убил. Перепутал со мной. Я у нее часто ночевала, особенно после гостей. Мне не хотелось домой, и я у нее оставалась. Она всегда рада, когда я у нее остаюсь. Мы чай пьем до полночи, иногда шампанское, болтаем обо всем!.. Мы с ней всю жизнь дружим!
– Ты очень на нее похожа?
– На Ниночку? Нет, ну что ты! Я такая лошадь, а она маленькая, изящная, совершенно другая!..
– Как можно вас перепутать? По идее, твой муж должен знать тебя в лицо.
Катя сбоку на него взглянула. Он не смеялся, наоборот, сидел, откинув голову, упершись затылком в подголовник, и вид у него был неважный – щеки отливали зеленью, нос восковой.
Когда-то он работал у ее отца.
Он все знал, все умел, он был их с мамой другом – всегда помогал, выручал, приезжал в выходные, если срочно требовалось спасать брата Митьку из какой-нибудь неподходящей компании или везти собаку Альму, объевшуюся остатками шашлыка, к ветеринару. Наверное, потому, что он пришел на работу последним – все остальные охранники к тому времени работали уже по нескольку лет, – получилось так, что он был приставлен поначалу к детям, Кате и Мите. Он встречал их, провожал, забирал, отвозил, и у них с Катей была своя жизнь: она рассказывала ему о кавалерах, о школе и о том, что с ней никто не дружит, потому что она губернаторская дочь. И он рассказывал понемножку – как ходил на Енисей, какого омуля поймал, как в Анадыре попал однажды в пургу.
Как-то у него заболел сын, совсем младенец, и ее мама, Любовь Ивановна, моментально нашли «понимающего» детского врача, который приехал ночью, дал какие-то порошки, и утром Глеб ожил, болезнь сына, казавшаяся страшной, сдалась без боя.
Потом Глеб ушел. Катя тогда уже вышла в Питере замуж и в Белоярск наезжала редко, но почему-то ее задело, что он ушел. Она приехала однажды, а Звоницкого нет.
«Так он уволился давно, – сказала Любовь Ивановна с обидой. – Уж и не знаю, чем мы ему не угодили, только уволился, и дело с концом! То ли в звании его повысили, то ли еще что. С отцом переговорил, а ко мне даже попрощаться не пришел!»
Катя тогда зачерпнула горсть семечек, из таза взяла крыжовнику, семечки ссыпала в карман, а крыжовник в подол сарафана, и пошла по крутояру к Енисею – их дача стояла над самой рекой. Там между двух огромных, янтарных, высвеченных солнцем сосен был натянут гамак. Катя уселась в гамак и стала неторопливо брать из подола крыжовник, по одной ягодке, и щуриться на солнце.
Она ела крыжовник, рассматривала енисейскую даль, отталкивалась босой ногой, с которой свалилась сандалия, от теплой, усыпанной иголками земли и думала о странном и не слишком веселом.
…Глеб Звоницкий был частью ее жизни – ее детства, ее дома, ее девичьих забот. Он всегда был рядом, и ей казалось, что это правильно и по-другому быть не может. Она выросла рядом с ним, вернее, она росла, а он как будто наблюдал за этим, охранял, оберегал и поддерживал ее, она выросла, и его не стало.
Ангел-хранитель, охранявший маленькую девочку, должно быть, отправился охранять какую-то другую, а эта… что же? Эта уже большая, а у больших нет хранителей!..
…Она никогда не была влюблена в него – боже сохрани!.. Слишком разное положение – охранник и губернаторская дочь. Слишком большая разница в возрасте, слишком разное отношение к жизни – она «родом из книжек», а он из спецслужб! Кроме того, у него была семья, которую он, кажется, любил, таскал фотографии щекастого младенца и показывал Кате. Катя младенца хвалила. Она знала, что чужих детей всегда нужно хвалить, вот и хвалила, и Глеб был счастлив.
…Ей никогда не приходило в голову, что она так радостно едет на университетских каникулах в Белоярск еще и потому, что в аэропорту ее будет встречать Глеб и по дороге на дачу они наскоро расскажут друг другу новости, происшедшие со времени ее прошлого приезда, поудивляются, порадуются, поогорчаются, оставляя основные разговоры «на потом». «Потом» всегда наступало через несколько дней, когда родители уже переставали бурно ликовать по поводу Катиного приезда и она получала некоторую свободу. Глеб вез ее к бабушке – в село верст за сто пятьдесят, и всю дорогу они разговаривали. Часто они садились за домом на лавочку и говорили не останавливаясь. Это называлось «рассказывать жизнь».
«Теперь я расскажу свою жизнь», – говорила Катя, а он слушал.
Мама даже сердилась немного.
«Господи, – говорила она, когда Катя приходила в дом, чтобы взять четыре пирога, каждому по два, и вернуться на лавочку под сиренью. – О чем с ним можно разговаривать?! Дался он тебе! Он же солдафон, намного старше тебя, а ты культурная, образованная девушка, в университете учишься! И не надоедает?! Вот смотри, отец узнает, что ты с персоналом фамильярничаешь, он тебе задаст!»
«Какой же Глеб персонал? – безмятежно возражала Катя и целовала мать в теплую, душистую розовую щеку. – Что ты говоришь, мам?! Ты сама меня сто раз учила, что относиться к людям свысока – глупость, пошлость и бескультурье!»
Мать терялась, не знала, что возразить, дочка казалась ей маленькой девочкой, требующей руководства и наставлений, а Катя тем временем уже сидела на скамейке, болтала ногами и слушала Глеба, который «рассказывал свою жизнь». Кажется, Любовь Ивановна немного побаивалась, что у Кати может случиться роман с неподходящим человеком, и успокоилась, только когда дочь вышла замуж.
Генка казался им более подходящим, вот в чем штука! Генка, нынче мечтающий свести ее в могилу, избавиться от нее любым путем, родителям казался лучше, чем Глеб Звоницкий, и Катя потом долго не могла понять, как же они все так ошиблись! Ну ладно она сама, неопытная влюбленная девчонка, но родители-то!..
Катя вышла замуж, но разговоры под сиренью, и в машине, и где угодно еще какое-то время продолжались, и она была уверена, что они никогда не кончатся.
И вот кончились в один день.
Глеб стал начальником охраны и ушел с работы и даже не попрощался с мамой!.. Он ушел и наверняка забыл о них, вычеркнул из жизни, как ненужное, устаревшее воспоминание: было и прошло, и быльем поросло!..