– Я гоп-стопом не занимаюсь! – сообщил он, отворачиваясь от зеркала и подкручивая воображаемые негодяйские усы.
– Гоп…чем? – переспросил америкос. – Гоп – это лошадь, да?
– Сам ты лошадь! – Он с чувством собственного превосходства сел на диван, закинул ноги на стол и потянулся за пачкой свежеотпечатанных фотографий (нужно еще кое-что сделать по работе). – Собрался на криминал, а по фене не шпрехаешь.
– Феня – это твой девушка? – все тупил собеседник.
– Тьфу! – вновь сплюнул он, отбирая несколько удачных снимков. – Гоп-стоп – это грабеж, разбой. Не по моей части. Я на это дело не нанимался. В общем, пиши адрес объекта и сам, если хочешь, лезь. Американский флаг тебе в руки и «боинг» навстречу.
Американец снова засопел (простудился, что ли? Немудрено с нашей-то зимой), но адрес записал.
Вот и ладно. Пускай этот глупец на дело сходит, а он посидит, подождет – посмотрит, что получится. Спешить – америкосов смешить.
Из сильно помятых записей Джона Хемистри
Никакого разрешения. Никаких бесед. Никаких угроз. Ничего. Про меня забыли. Здесь никого нет, кроме Кормильщика. Теперь я это осознаю точно. Во мне снова проснулась любознательность, свойственная настоящему ученому. Страх отполз в сторону и трусливо поджал хвост. (Ха-ха! Хорошо ведь я скаламбурил: страх – трусливо!) Теперь я могу совершенно точно и хладнокровно сказать, что я, Джон Хемистри, – ученый, открывший фатум.
Я не знаю, как долго нахожусь в заточении (судя по длине моей отросшей бороды и волос, уже не менее месяца). Я не знаю, где нахожусь, но мне часто чудится, что я слышу шум моря или воды. (Неужели Манхэттен? Гаваи? Бермуды?) Но я точно знаю, что здесь, кроме меня и Кормильщика, никого нет. И это не главное – главное, что Кормильщик уезжает на ночь отсюда. Я слышу, как удаляются его шаги, – по всей видимости, за дверью находится длинный коридор. Затем становится так тихо, будто вокруг меня мертвый мир. Абсолютный вакуум – и я его властелин, Король Ничто!
Несколько ночей подряд я попробовал кричать – меня никто не слышит.
Единственные мои соседи – мыши. Пытаюсь приманить их прибереженными после еды крошками. В их обществе чувствую себя почти в рабочей обстановке. Правда, теперь я нахожусь в таком же заточении, что и они.
Интересно, есть ли здесь еще кто-то, кроме меня и мышей? Непонятно, вообще для чего меня держат – ведь уже давно ни о чем не расспрашивают и не избавляются от меня. Впрочем, о мотивах моих тюремщиков подумаю позже, когда совершу побег.
Да, я в точности решил, что буду бежать одной из ночей. Только вот надо продумать, как. Мне нужно отомкнуть дверь. Дальше – проще. Я сомневаюсь, что в этом здании нет помещений без окон – выбью стекло и выпрыгну. О, я способен на все, лишь бы не проводить остаток жизни в неволе, как птица, томящаяся в тесной клетке, как белая мышь в моей лаборатории… Выбраться бы из здания, а дальше я найду способ исчезнуть. Даже если выяснится, что моя тюрьма на острове и вокруг меня на много миль пустынный океан, я все равно не останусь в заточении и поплыву к свободе. Правда, плавать я не умею, но сейчас мне уже начинает казаться, что это не проблема, когда речь идет о спасении жизни. В крайнем случае найду какой-нибудь предмет, позволяющий удержаться на плаву, – мне все равно, лишь бы сбежать.
Теперь я буду думать только об одном – как сделать отмычку. Я обязательно выберусь отсюда!
* * *
Все валилось у Ларисы из рук. Она по привычке подсчитывала неудачи и успехи и снова разочаровывалась. Плюсов было полно: превосходный доклад – раз, клип о работе отдела безопасности, который превзошел все ожидания, – два, а кадры какие, а какая идея! Можно даже и третий плюс поставить. А еще премия и одобрение директора – четыре. Четыре плюса! Целых четыре, и каких масштабов! Просто плюсищи! И один минус, перекрывающий все, – Кирилл!
От одной этой мысли, что она ему не нужна, у Ларисы разрывалось сердце! Как это вообще понимать? Он не обращал на нее внимания, совсем не видел ее – в упор. И вдруг решился, пригласил в кафе, а потом даже стал напрашиваться к ней в гости. Была искра в его глазах, и чувства какие-то были… Ровно до того момента, пока ей на голову не свалились салаты… А потом все чувства Кирилла к ней разом исчезли. В глазах его снова появились безразличие и тоска – это Лара поняла сразу, как только пришла на работу на следующий день после происшествия в кафе. Честно говоря, Ларисе и самой-то было не по себе из-за всего случившегося. Бред какой-то, честное слово: криворукие официанты, поклонники-маньяки-волосолюбы… С ума сойти! Она устала и… изменилась. Куда девались уверенность в себе и былая независимость?! Они словно таяли на глазах с каждым днем, а теперь, после этой дурацкой истории с салатами, совсем растворились. Лара чувствовала, как снова превращается в забитое испуганное существо. И что самое обидное, хуже всего она вела себя в те моменты, когда рядом находился Кирилл.
«Хватит! – велела себе Лариса. – Надо взять себя в руки и, наконец, поговорить с Кириллом!»
Она решительно подошла к монтажеру, собираясь объясниться с ним начистоту, и замерла, наткнувшись на его взгляд.
– Мммм… – промямлила она с виноватой улыбочкой (такой дурацкой, что просто слов нет). – Э-э… Ну, в общем…
– В общем? – переспросил молодой человек, возвращаясь к работе. – И что же у нас в общем?
Лара ненавидела себя за эту робость, но не могла ничего поделать. А ведь только недавно многое было ей по плечу!..
– Я, в общем, только спросить хотела, ты вообще как? Что в кафе было после моего мммм… – она поморщилась, вспоминая проклятый салат, – ммм… ухода?
– Нормально… – не отрывая глаз от монитора, ответил Кирилл. – Ничего не было! Пришла уборщица, вытерла пол. Твой дурачок убежал куда-то. А американец долго извинялся. Я расплатился и ушел…
– Понятно… – Лара не знала, что еще сказать, но уходить, не осуществив задуманное, а потом чувствовать себя жалкой неудачницей, не хотелось. – Ну и?.. – спросила она. – Как дальше?
– В смысле? – Кирилл сказал это таким тоном, что все надежды на продолжение их только, казалось, завязывающихся отношений рухнули.
– Ну не знаю… Мы, кажется, с тобой не договорили. – Лара залилась краской.
– А! Ты по поводу монтажа? Знаешь, я подумал, у меня сейчас совсем нет свободного времени, так что извини! – холодно проговорил он.
Лара закусила губу, чтобы сдержать эмоции, и вышла из монтажной. Вот и все. Проклятый Павлик! Это он во всем виноват!
Как назло, за неудачным разговором последовала цепь неприятных событий. Еще в коридоре Лара услышала шум, раздающийся из журналистской: эдакие радостные возгласы. Заинтригованная, девушка поспешила туда – в последние недели здесь всегда было тихо и спокойно, все настроены на работу (по крайней мере, сама Лара следила, чтобы журналисты занимались делом, а не расслаблялись). Уже подходя к двери, она поняла, в чем дело: в журналистской появилась гостья, и не абы кто – Алина, ее змеячество собственной персоной.