Мазай, в свою очередь, бросился наперерез Академику, настиг его в трех метрах от ходоков, сбил с ног и пролетел по инерции вперед на десяток метров. То есть до каменной стены. И что характерно, ни тот, ни другой в «нереальную стену» не провалились! А ведь Мазай говорил, что вход внутрь башни свободный в любой точке! Ошибся? Или это опять были какие-то фокусы?
На этот раз сомнения Гуськова разделил Локтев, так что майор мог быть спокоен, сомневался он не от излишней мнительности.
– Получается, в нереальности камень все-таки реальный? – Старлей протянул руку к стене, но камня не коснулся. Отдернул, невольно отреагировав на предупреждающий рев Академика.
– Одумайтесь! – зарычал Академик.
– Заткнись! – в тон ему рявкнул Мазай, отшвырнул противника шагов на двадцать от стены и бросил, едва обернувшись, майору: – Гуськов, время!
– Идем, – негромко сказал Гуськов и шагнул к стене. – Истина, как говорится, где-то рядом. И даже не «где-то», а внутри истукана.
– Истина – это хорошо, – Локтев тяжело вздохнул. – Только хлопотно. С богом!
Первым шагнул внутрь башни-исполина все-таки Гуськов. Вернее, не внутрь башни, а в глубь стены. И у него, в отличие от Мазая и Академика, все получилось. Камень не оказал никакого сопротивления, и Гуськов побрел сквозь его толщу, крепко сжимая руку чуть отставшего Локтева…
…После того, как Гуськов рухнул в пропасть, но одновременно остался стоять на платформе станции «Театральная», ему вроде бы и любое море стало по колено. В том смысле, что теперь, чисто теоретически, удивить майора нереальными фокусами было трудно. Но на практике Гуськов понял, что вовсе не разучился удивляться.
Шагнув внутрь каменной стены, он ощутил холод камня и в то же время тепло относительно прогретого воздуха нереальности. Серая стена зажала его, как муху в янтаре, однако майор чувствовал, что может двигаться совершено свободно. Чисто психологически поначалу было тяжело еще и потому, что майор не решался вдохнуть – что вдыхать-то, если кругом камень?! – но, когда пришло время, шаге на двадцатом, он все-таки сделал вдох и дальше дышал совершенно свободно. Как тут не удивишься?
И странная темнота по ту сторону многометровой стены тоже казалась удивительной. Вроде бы что могло быть удивительного в кромешной темноте? Выяснилось, много чего. Ну, допустим, то, что в ней были видны… шаги! И шорохи, и звуки, и даже дыхание! Что уж говорить о людях, предметах и прочих деталях. Как это? Да очень просто. Все внутри башни словно бы начинало светиться, едва приходило в движение, даже малейшие колебания воздуха обозначались неверным свечением. Любой шаг оставлял светящийся след, шорохи «высекали» облачка мельчайших искорок, а колеблющийся от дыхания воздух флуоресцировал, словно странный дымок в проходящем пучке света. Но свечение не ограничивалось участком, на котором «мутили атмосферу» Гуськов и Локатор. Волны колебаний воздуха расходились в стороны, некоторые угасали только где-то далеко в глубине гигантского помещения, поэтому подсветки в целом хватало и чтобы не споткнуться, и чтобы сориентироваться. Правда, сориентироваться условно: за спиной стена, впереди… ровный пол и где-то далеко противоположная стена. Но хотя бы стало понятно, что уровень пола соответствует уровню грунта. А то ухнули бы в шахту, вот было бы весело. Тут ведь не расщелина на платформе станции метро. Если бы здесь обнаружилась шахта, то зияла бы она и внутри башни в Старой реальности, и в ее полупрозрачном «нереальном отражении». Но обошлось, и ладно.
«Хотя не все потеряно, что там, в центре, кто знает? – Гуськов усмехнулся. – Надо было гаек набрать, кидал бы, как заправский сталкер, и смотрел: где упала и лежит, светится, можно идти, а где темно и только светящийся след уходит куда-то вниз, как от метеора, – яма. С другой стороны, а зачем идти куда-то вглубь? Если я пришел выполнить приказ Мазая, никуда ходить не надо. Если же я ищу некую истину, которая «где-то рядом», то другое дело…»
– Командир! – Локтев вдруг толкнул майора в бок, чем и вывел из задумчивости. – Топает кто-то!
«Идти все-таки не придется, – мелькнула у Гуськова мысль. – Истина сама к нам идет. Приготовимся к встрече!»
Издалека к офицерам приближалось зеленоватое светящееся пятно габаритами с человека. И по форме оно напоминало контуры человека. Гуськов поднял оружие и взял пятно на прицел.
По мере приближения контуры обретали четкость, аура вокруг приближающегося человека ширилась и освещала все большее пространство. Когда же он подошел к офицерам на десяток шагов, свечение стало достаточно ярким, чтобы и Гуськов, и Локтев разглядели человека во всех подробностях. Ну, и он их разглядел. И не только их. Еще и груз, под тяжестью которого горбился и обливался потом Локатор.
– Привет, майор, привет, Семен, – человек устало кивнул. – Смелый поступок. Я полчаса воздух портил, пока решился.
– Полчаса вряд ли, предельное время пребывания в нереальности – пять минут, – Гуськов опустил оружие. – Здравствуй, Владимир Михайлович. Почему-то я не удивлен, что ты здесь.
– Здоров, Водолей, – прохрипел Локатор и тут же обратился к Гуськову: – Командир, разреши бросить эту хрень. Хотя б на пять минут.
– Отставить, – ответил Гуськов, не оборачиваясь к старлею. – Потерпи.
– Бомбу притащили, диверсанты? – Водолей усмехнулся. – Так я и знал. Столько выдает «на-гора»? Килотонну?
– На-гора шахтеры выдают, – прохрипел Локтев. – А у фугасов это «могуществом» называется. Могуществом в одну килотонну в тротиловом эквиваленте.
– Почему ты спрашиваешь, Водолей? – Гуськов прищурился. – Ты не удивился, значит, все знаешь? Откуда?
– С этой башни все отлично видно, – Водолей снова усмехнулся.
– Поставлю вопрос иначе, зачем ты пришел нас встречать? Чтобы помешать нам взорвать этот фугас? Что ты видел со своей башни?
– Взрыв ничего не изменит, майор, – Водолей отрицательно качнул головой. – Процесс, как говорится, пошел. Его не остановить ни Мазаю, ни Академику… Да, да, я знаю и об этом кадре. Говорю же – с башни все видно. А ядерный взрыв для этого сооружения… все равно что вспышка обыкновенной спички. Мазай не до конца изучил тему.
Голос Водолея звучал гулко, и в сочетании со странной аурой вокруг фигуры навигатора этот эффект немного пугал. На миг Гуськову показалось, что Водолей не человек, а некое потустороннее существо. Впрочем, секундой позже Гуськов успокоился. Пыхтящий под тяжестью опасной ноши Локтев выглядел точно так же, как Водолей. Светился, словно трухлявый пенек в темном лесу. И хриплое дыхание старлея звучало необычно, как ветер в органных трубах, а голос Гуськова дублировался эхом почти в точности как голос Водолея. Будь поблизости зеркало, Гуськов наверняка увидел бы в нем и собственное светящееся отражение. Так что внешность навигатора не имела значения. И трубная аранжировка голоса не имела значения, важно было то, что он говорил, важен был смысл слов, а не их звучание.
– А ты эту тему, получается, изучил? – недоверчиво спросил Гуськов. – Когда успел? И как долго разбирался в языке, на котором она написана? Ведь явно не по-русски здешние архивы писаны.