И закрутилось, все быстрее и быстрее. И вот тот, что был справа, уже корчится на земле, ругаясь и сипло воя, – это больно, когда выворачивают руку. Теперь быстрый шаг вперед влево, левое предплечье – навстречу летящему кулаку, обвод, перехват… А там, оказывается, и ножик был – короткая, с упором, бандитская самоделка. Ну погоди ж ты – никакого джентльменства не может быть по отношению к этой мрази! Обвод, перехват локтя, зажим и – резко назад, ломая сустав. Но на это нет времени и, честно говоря, сил. Развернуть его навстречу третьему, под кулак, под его дикую гадюжью ненависть, толкнуть навстречу. Опа! Вот так встреча! Оба валятся. Пьянь неуклюжая!!! И ругань до небес, хриплая, косноязычная, истеричная ругань. И сквозь ругань и вой – снизу взлетает темное стальное жало. И опять, как учили, кисти скрестить, отбить… нет, не так, ногой его куда попало, потому что уже не осталось времени перехватывать и выворачивать руку, потому что их трое, и они злы и пьяны и уже поняли, что все всерьез, не игра, и будут бить, ослепленные яростью, беспощадно, до смерти. Юлька… Кричит. Где же Юлька? Ей бы убежать…
Юра оглянулся на мгновенье, и не увидел ее, и пропустил первый удар. Попали в плечо, в сустав, случайно, конечно. На несколько секунд он перестал чувствовать левую руку, но локтем правой кому-то чувствительно попал, судя по визгу. Потом вдруг в руке оказалась палка, и вспомнилось Юлькино фехтование (ею-то уже заброшенное ради танцев). Выпад… Укол? Наотмашь. Попал? Выпад. Мимо. Потому что ничего не видно, глаза заливает. Что?.. Кровь? Когда же его?.. Когда же? И все так быстро… Быстро… Голова кружится…
Юра падал, проваливался в вязкую темноту и не видел, как снизу, с той стороны овражка, через мостик спешит помощь: милиционер со свистком, ничуть не прихрамывающий Михаил Муратович, вооруженный тростью, и Елена Львовна на толстеньких каблучках, ведомые Юлькой…
…Юлька не пожелала выходить из операционной, когда Юре накладывали швы на рану надо лбом, почти скандал устроила, и измученный суточным дежурством хирург махнул рукой и велел ей только сидеть в углу и молчать.
Потом, в отдельной палате, которая нашлась, поскольку рядом был Михаил Муратович, Юлька сидела рядом, гладила забинтованную Юрину голову, тряслась от пережитого, бормотала что-то нежное – совсем не Юлькино, Юлька таких слов и не знала. А когда Юра прикрыл глаза, сдаваясь перед головокружением и снотворным зельем, он почувствовал теплые губы на своих губах и, засыпая, велел себе не забыть об этом.
– …ты стал моим героем. Юрка, ты хоть раз дрался с тех пор?
– Пришлось два-три раза. В «санатории» под Можайском.
– Извини, я – дура. Конечно же. Там ведь никак без драки. Не даю тебе забыть. А сама все время забываю. Как чужой сон, кем-то рассказанный.
Забыть? Почему-то считается, что все хотят забыть. Я – не хочу и даже не пытаюсь. Я даже боюсь забыть. Ампутация памяти – это не менее страшно, чем ампутация конечности, чем потеря слуха или зрения. Я боюсь беспамятной неполноценности и, смею надеяться, помню все, что со мной когда-либо случилось. И уж точно помню все, имеющее значение. Например, Юлькин поцелуй в больнице, когда я уходил в небытие, а вернулся совсем другим – к ней.
…Мы оба перед огромным зеркалом в холле люксового заведения под названием «Дольче Лючия». Юлька поправляет у щек перекрученные черно-лаковые локоны. Она в черно-синем, струящемся – «от Живанши», как мне было сказано. У талии красиво измятый шелковый цветок, на шее – сапфир в платине. Я бы хотел дарить ей драгоценности, она умеет их носить без кичливости, очень естественно, как цветок росу. Сбудется ли?..
– Юра, что-то не то. То есть все прекрасно: черное без излишних затей, белое – это твое, всегда было твоим, и даже причесали тебя изумительно, как человека, а не как манекен, но… Погоди минутку, я подумаю. Ну конечно же! Галстук! Снимай сейчас же это безобразие! Глаза б мои не глядели!
– А чем он плох? И, Юлька, ты же сама выбирала.
– Тем он плох, что тебе не нужен. Вообще не нужен. А теперь расстегни воротник. Нет, только одну пуговку на стойке… Вот теперь ты тот самый студент, от которого у девчонок кружилась голова и перехватывало дыхание.
– Что за ерунда, Юлька? А меня, вообще-то, пустят в таком богемном виде на эту… на ассамблею?
– Ага. Более того, я уверена, что ты сегодня же станешь законодателем нового стиля в одежде.
– В чем новизна-то?
– А в том, что не-гламур. Неограндж. Или что-нибудь в этом роде. Они быстренько придумают, как назвать. И попытаются перенять, бездари, обезьяны. Но мы-то будем знать, что это твое, экс-клю-зив-ное! Неподражаемое. И возьми деньги, Юра. Почему обо всем должна думать я? Если все-таки решишься играть, сразу обменяешь на фишки. Ставить наличность непристойно, дурной тон. Но не меняй сразу все, это тоже этикет. Если не хватит фишек, тебе их наменяет специальный человек – манираннер, сбегает в кассу. Не бойся, его контролируют. И не будь излишне вежлив с менеджером, если вдруг придется с ним общаться. Он хотя и фигура в казино, но все же обслуга. То же касается и девочек-хостесс, которые встречают гостей… Но сегодня, скорее всего, нас встретит Старая Кобра, Андроново приобретение. Его референтша, секретарша, бухгалтерша – одним словом, мастерица на все руки. Обалденная старушенция! Прирожденная тиранию! Иногда она даже садится дилером за стол, старая перечница. Ну, это зрелище не для слабонервных! Не вздумай садиться с ней играть, Юрка!
– Она что, шулерша?
– Вряд ли. Просто давит на психику – гипнотизирует змеиным взглядом, шуршит чешуей – и виртуозно блефует. И, понятно, выигрывает – в пользу Андрона. Естественно, что и ей перепадает.
– Между прочим, забыл спросить: в чем это вы с Андроном товарищи по несчастью? Ты обмолвилась утром.
– Я-а-а?! Я так сказала? Тебе приснилось. Мы просто приятели. Один возраст, сходный образ мыслей, совпадение психологических типов, отсюда взаимопонимание. Я ему звонила, что мы сегодня обязательно приедем. Хочу тебя с ним познакомить. Идем, наконец, в машину.
Юлька, ты пудришь мне мозги. Я слышал то, что слышал. Я пока что в здравом уме и легко прочитываю твою мимику. А еще раньше, еще когда приехал, я от тебя же слышал, что Андрон твой – жертва шантажа. И еще тогда я почти уверился, что и ты тоже. И мне это не нравится, более того, я почти уверен в том, что мне известен повод для шантажа. Может быть, их и много, поводов, ты ведь далеко не безобидная шалунья, Юлька, но мне известен один, и очень серьезный. И так уж сложилось (не могло не сложиться), что я считаю себя твоим соучастником в…
– Юрка, приехали. Вылезай. И подай даме руку после того, как Никита Спартакович откроет дверь авто. Гляди-ка! Даже не Кобра! Сам!
Поцелуй руки, поцелуй в щеку, как будто и не олимпийское божество, а простой смертный казинщик. Пожатие руки.
– Приятно познакомиться с вами, Юрий… Алексеевич? Отчество обязательно? Нет? Я очень рад. Называйте меня Андроном. Юленька много рассказывала о вас, заинтриговала. Будете играть или просто отдохнете?