– К несчастью.

– Что же теперь?

– Продолжаем работать. Валюта нужна как никогда.

– Кому же?

– Не зарывайтесь, Сфинкс. Глупостей не спрашивайте, целее будете.

– А вы глупостей не делайте. За каким чертом вы послали меня в Братск? Он, как увидел меня, сразу бесследно исчез, бежал не оглядываясь и затерялся на необъятных сибирских просторах. Жене сказал, что отправляется на заработки. Впрочем, вам это известно. Попытку вновь наладить отношения с Олегом я с самого начала считала безнадежной. Я оказалась права. Тем не менее, если подумать, его разлука с женой и ребенком нам на руку. Но я повторю свой вопрос: что же теперь? Кто очередной объект разработки? Вадимчик этот?

– С ним сложно, – серьезно ответил Петр Иванович. – Мы его практически тоже упустили. Мы пытались деморализовать его, устроили неприятности по комсомольской линии, с учебой. Все, казалось бы, получилось, и мы уже готовились протянуть ему «руку помощи», но… Он очень скрытный, поэтому о его браке нам стало известно слишком поздно. И это та-акой брак! Если его новые родственники узнают о наследстве, не видать нам денег как своих ушей. Все пойдет прахом. Не везет нам, Галина.

– Не понимаю, почему бы не действовать прямо? Приезжает, допустим, адвокат, сообщает, что есть наследство. Один из наследников едет и получает его, а потом ему прозрачно намекают, что советское государство крайне нуждается в валюте и что не помочь государству было бы непатриотично. А там, где нет патриотизма, зреет государственная измена, караемая по всей строгости закона. Ну и…

– Вот интересно мне, милая дамочка… Вам бы пришло в голову вернуться на родину, получив сумасшедшие деньжищи?! – отвернувшись, раздраженно поинтересовался Петр Иванович.

– О, какие вопросы осмеливаетесь вы нынче задавать! А не проговорились ли вы, Пьер?

– Ах, бросьте, Сфинкс! Всё игры ваши! Мне всегда нравился ваш бодрящий цинизм и полное отсутствие лицемерия. За что и терплю, и снисходительно смотрю на ваши выходки и жалкие попытки оскорбления. Так не становитесь ханжой сейчас! Вы отлично знаете, что грядут большие перемены, и запретные вопросы скоро станут актуальны.

– Ничего я такого не знаю. Это вы у нас кладезь секретной информации. А что касается меня, то я как миленькая привезла бы эти самые «сумасшедшие деньжищи» на советскую родину, потому что боюсь за сына.

– Шантаж в нашем случае рискован. Если наследник обратится в прессу, то будет международный скандал. Скандалы такого рода вспыхивают как порох, и мы в очередной раз окажемся в нужнике и без валюты.

– Что же предлагается? – насмешливо скривились подвижные губы Галины Альбертовны.

– Держать руку на пульсе. Фиксировать обстоятельства. Синтезировать их. Анализировать структуру момента. Действовать неуклонно, тонко, но напористо. Перевод требуется?

– Сама могу перевести: следить, провоцировать, пользоваться слабостями, играть на нервах, бесстыдно соблазнять, ложиться в койку (теперь уж не знаю, к кому еще), запугивать… А толку-то? Тем более что мои гонорары крайне скудны, а факультативные занятия с вами наедине вообще ничего не приносят, кроме морального ущерба.

– «Толку-то»? – Петр Иванович, проигнорировав очередной прозрачный намек на свою половую слабость, явил, наконец, миру замутненные государственными секретами зрачки. – Толку-то, Галина Альбертовна? Неужто не знаете? А ведь сами когда-то были успешны в рытье лисьих нор. В вашей конторе до сих пор помнят, как вы, исключительно ловко пользуясь своей информированностью и ошибками высокопоставленных финансистов, обирали государство. Забыли? Так я напомню: обычный толк в провальной ситуации – пудрить мозги начальству и блюсти свою выгоду. Пара-тройка лет, по моим прикидкам, у нас еще имеется.

– У нас? То есть у нас с вами? Я правильно поняла?

– Именно. Не станете же вы отказываться. И не придуривайтесь, вы же на редкость талантливый экономист, министрам нашим сто очков вперед дадите. Сами отлично представляете, к чему все идет в нашем благословенном государстве. А микрофонов здесь нет, не озирайтесь. Идите в ванную и приведите себя в порядок. От выражения благодарности за доверие и за высказанные в ваш адрес комплименты, равно как и от хамства, можете воздержаться.

Но Лина, перекатившись через своего шефа и взглянув на себя в зеркало, висевшее напротив кровати, не удержалась от колкостей:

– А где же моя косметичка, Петр Иванович? Вы мне своими слюнями весь макияж погубили, все бездарно размазано. Вы случайно не пробовали себя в абстрактной живописи? Советую попробовать. Ради сублимации полового инстинкта.

Глава 8

Да, мы слепы, но силимся пробиться вперед по темным тропинкам и ходам. И так же, как слепой на земле узнает по шороху древесной листвы, по журчанию и плеску воды близость леса, который осенит его своей прохладой, ручья, который утолит его жажду, и тем самым достигает цели своих желаний, так и мы по шелесту крыльев, по коснувшемуся нас дыханию неведомых существ предчувствуем, что паломничество приведет нас к источнику света, перед которым отверзнутся наши глаза!

Инна, не растеряв красоты внешней, потускнела внутренне, потеряла серебристое свечение, словно цветок, сорванный и поставленный в банку с водой: не столь щедро дарила диковатый аромат своего обаяния, не столь безоглядно расправляла лепестки в приливе страсти, смотрела то ли в никуда, то ли внутрь себя. Все слишком резко изменилось для нее с рождением сына. Непривычные заботы ломали Инну, как ваятель не просохшую еще глиняную скульптуру, которая не удалась ему, которую надо лепить заново, а это всегда сложнее – после разочарования из-за неудачи; это требует не столько вдохновения, сколько расчета и постоянно подогреваемого чувства долга перед своим творением.

Наступали тощие времена, времена пресловутой «продовольственной программы», поэтому, чтобы прокормить и обеспечить всем необходимым Инну и ребенка, Олегу приходилось трудиться тяжело и много. Он теперь работал не на ГЭС, а в самом Братске, выезжал на аварийные работы, тянул провода к новостройкам. Он часто оставался и в ночную смену, несмотря на то, что в этом не было такой уж необходимости. Он боялся признаться себе в том, что дом Инны и ее родителей не стал домом для него. В двухкомнатной квартире блочной пятиэтажки было тесновато и пахло клеенкой, влажным бельем, и со двора тянуло чадом вечно тлеющей помойки. Пахло, как в поезде дальнего следования, а мама и папа Инны, люди тихие и по необходимости заботливые, напоминали Олегу проводников купейного вагона. Олег не отдавал себе отчета в том, что в любой момент готов сорвать стоп-кран и спрыгнуть с подножки на острые, рвущие подошвы камни осыпи, или прямо посреди чиста поля, в припорошенные первым снегом ломкие, колючие травы, или в немую тень черных елей. И еще Олег не отдавал себе отчета в том, что живет лишь в ожидании случая, повода к мужской свободе.

Таким поводом послужило появление Галины Альбертовны. Она нашла его в столовой, в обеденный перерыв, когда он, стоя опершись локтями о высокий шаткий стол, не глядя в тарелку, крошил закрученной в штопор алюминиевой вилкой бледно-серую котлету и широкие, плоско слипшиеся макароны.