А эти двое – дурно раскрашенная под египтянку миссис и ее лысый босс с налитыми жидким клеем глазенапами – теперь, когда им чуть было не прищемили хвосты, затаились на Брайтоне, живут на пособие по подложным документам, а ранним утром, пока спит еще даже налоговая полиция, они зарабатывают тем, что разносят по домам рекламные издания, яркие листовочки, глянцевый мусор. Одним словом, прозябают мистер и миссис как их там, цапаются частенько. И пусть их.

За моей болтовней ты не забыла ли, ненаглядная, что выходишь за меня замуж? Дело за малым: отбыть на мою родину. Срок аренды твоей „Раковины“ подходит к концу. Потому ты спокойно можешь оставить ее на произвол судьбы, а хозяин скоро явится, я ему отпишу и честно оплачу остатки счета. Бери билет до Нью-Йорка и сообщи мне номер рейса, я уж встречу. И сразу же вылетаем в Россию. Паспорта, визы в порядке, не подкопаешься. Не забудь почистить компьютер, там не должно оставаться ничего компрометирующего нас с тобою. До встречи, любимая.

Отныне и навсегда твой, твой, твой Франц»

Вот и все, подумала Сабина. Он как всегда распорядился мною, маленький диктатор. И она вновь готова идти за ним на край света, набросив себе на плечи вместо дорожного плаща пожалованное им полотенце.

Глава 4

– Признайтесь, досточтимая фрейлейн, – с улыбкой сказал доктор, – признайтесь, что дамы нередко с большой охотой впадают в причуды; неустанно и неотступно преследуя внезапную прихоть, они не замечают, сколь болезненно это нарушает другие отношения.

Светлану больше никто никогда не ставил на место, называя «жирафой винторогой», что поначалу было просто дразнилкой, а потом означало глупышку. Не дразнил, не называл, не тревожил, и постепенно душенька ее успокоилась, угомонилась и заросла нежно-зеленой ряской мелких повседневных заботушек. И в одинокие годы к Светлане пришла было мудрость, или то, что она понимала под мудростью. Но потом в некий ниспосланный свыше момент она поняла, что так вот, мудрствуя по пустякам, в бытовой суете, недолго превратиться и в старую каргу. И тогда она подышала на мутное, замерзшее окошко своего одиночества, соскребла тонкий слой инея и удивленным глазом увидела мир.

И она вдруг заметила, что ее сияющая блондинистость тускнеет, упорно вытесняемая сединой, поначалу расстроилась и затосковала по уходящей молодости, а потом выбрала для себя рыжий цвет волос и не ошиблась в выборе. Мягко пламенеющая пышная копна стала главной изюминкой в ее облике, ее замечали, легко запоминали, что немаловажно для концертирующей музыкантши без выдающегося дарования, запоминали и дивились ее зрелой красоте. Стройная и изящная Светлана походила теперь на элегантнейшую лису с ухоженной шерсткой и, сама того не сознавая, со спокойной настороженностью, с милым расчетом стала оценивать обстоятельства и себя в этих обстоятельствах.

Однажды произошло совпадение некоторых обстоятельств, и она встретила мужчину своей жизни, который напоминал ей кого-то, давным-давно виденного лишь мгновение, но потрясшего ее юное воображение. У мужчины ее жизни в анамнезе была супруга, фигуристая бизнес-стерва, красотка с бледным матовым лицом, которое вспыхивало мрачным восточным румянцем, когда она видела молодых узкобедрых атлетов, выбритых до глянца, с каменными губами статуи Давида. Впрочем, не пренебрегала она и менее эффектными мальчиками, эта самая супруга по имени Лилия Тиграновна.

– Тигровая лилия? – шаля и дурачась, переспросила рыжая лиса Светлана мужчину своей жизни Олега Михайловича, когда он назвал имя супруги. Шаля и дурачась, потому что нисколько не ревновала, настолько он был ей по нраву, этот ее избранник.

– Скорее уж Тигра лилейная, – усмехнулся Олег, – с ядовитыми когтями. Вот таку-у-ущими!

Обычно он не опускался до того, чтобы обсуждать дражайшую супругу со своими женщинами, но тут уж так случилось. Ненаглядная рыжая лиса вытянула из него все что хотела. Она вообще была склонна вольничать с ним, в душу лезть. А он не имел ничего против. Он решил жениться на лисе. Но Лилия Тиграновна пока была против. У Лилии Тиграновны ручки были загребущие, и она никогда не отдавала заполученное добро, даже ставшее почти никчемным. Поэтому щедрых отступных, которые сулил ей Олег, и пожизненного содержания, а также инвестиций в ее собственный бизнес (фирма «Хай Скай Сити», предоставляющая услуги, связанные с промышленным альпинизмом. Ах, какие там мальчики!) ей было мало. Ей во что бы то ни стало желалось оставаться Луниной, во-первых, из чистой стервозности, во-вторых, «Лунин» – это такой замечательный ярлык, это такой известный бренд, что отказаться от него было бы недальновидно.

Светлана, в свою очередь, тоже не мучилась сомнениями и была уверена в недальновидности отказа от любимого мужчины в пользу его законной жены. Она была смертельно влюблена и чувствовала себя любимой и единственной, и над нею, как выразилась Аня, праздником сияли золотые небеса с синими звездами, и она чувствовала себя совсем молодой, чуть ли не моложе собственной дочери. Последнее обстоятельство иногда вызывало некоторую неловкость в мироощущении, особенно когда Аня была рядом, как сейчас, например. Бедный, бедный кролик с повисшими ушками! Что происходит с дочкой?

Они стояли у окна в одном из пустых консерваторских классов, и Аня действительно выглядела, как расстроенный кролик.

Из-за всех этих неприятностей с электричеством она завалила-та-ки работу, не сдала в положенный срок заказанный ей реферат, поэтому денег в ближайшее время ждать не приходилось. И Аня, как это ей, взрослой самостоятельной женщине ни претило, решилась все же обратиться к матери за материальным вспоможением.

– Столько пока достаточно? – вынула из сумочки купюры Светлана.

Аня кивнула. Тонкие пряди упали на лицо, скрыли горестные бровки и растерянный взгляд заблудившегося кролика. Только от матушки родной ничего не скроется.

– Анюта, что-то стряслось? Не расскажешь?

– Ох, мамочка, да что рассказывать. Нечего рассказывать. Как-нибудь разберусь сама, ты не беспокойся.

– О таком не рассказывают? – не отступалась Светлана.

– Не о чем рассказывать, – соврала Аня. – Так. Осень. Вот и все.

– «Прощай вино в начале мая, а в сентябре прощай любо-о-овь», – напела Светлана на невнятный мотивчик. С вокалом у нее было так себе. – Я права, дочка? Поссорилась с другом? Это тяжело и неприятно, особенно осенью. Темно, промозгло. А вот увидишь: зимой, как снег ляжет, мир родится заново. Будет тебе Рождество. Но лучше бы тебе безвременье дома пережить. Возвращайся, Анюта, а? В свою комнату. Бабушка и дедушка тебя любят и ждут. А я-то!..

– Подумаю, мама, – кивнула Аня, глядя на свое бледное отражение в оконном стекле. – А ты ждешь кого-то? Почему мы вдруг здесь встречаемся? Или концерт? Репетиция? Можно я посижу на репетиции?

– О, да. Репетиция. Сейчас подойдет Яша, и будет репетиция. А вот и он, красавец наш.