— Будет время для бесед еще, будет! — рассудительно заметил Невский. — Свидимся непременно…
— Когда?! — прокричал Марков стремительно исчезающей тени.
Не Невский удалялся от него со скоростью степного вихря, это самого Кирилла уносило прочь, словно иссохший и невесомый осенний лист. И бороться с увлекающей в никуда силой он был не в состоянии. Что-то Невский сам успел крикнуть ему за мгновение до того, как окончательно исчез из поля зрения. Но что?
Это была какая-то просьба. Просьба о помощи… Кому только надо было помочь? Кто кричал? Откуда вдруг взялась Евпраксинья? В руках у нее младенец. На ней такие знакомые красные сапожки. Где он их мог видеть? Красные сапожки почему-то взлетали и падали, словно кто-то танцевал, высоко вскидывая ноги, а потом летел куда-то вниз. Надо только внимательно всмотреться и что-то вспомнить. Только вот что надо вспомнить?.. Скажи, какая жизнь настоящая?
Залежалая иль пропащая? А никакая не лучше…
Опять все понеслось, закрутилось… Ни тебя нет, ни меня…. Что это плавает, поляризуется? Диполи, толстые диполи! Вот он, мир ионов! Лучший из возможных миров…
Он пробормотал что-то невнятное и задергался. В этот момент сердце его билось в учащенном ритме. Постаревшая Лукреция с блестящими глазами посмотрела на него равнодушно и отправилась по своим делам. Красные таблетки, с истинно змеиным хладнокровием предложенные ею доверчивому Маркову, были ЛСД — производным лизергиновой кислоты, популярным как у западных хиппи, так и у спецслужб по обе стороны океана. Популярным, благодаря способности вызывать поразительно реальные галлюцинации, способности изменять восприятие времени и пространства.
Ночь не была белой.
Была она какого-то неприлично телесного цвета, как бюстгальтер отечественного производства.
На фоне поросячьего неба все еще по ночному темнели кроны деревьев. С одной стороны расстилалось Марсово поле. С другой — Летний сад.
Совиные глаза светофоров подмигивали желтым.
Под громадным рекламным плакатом прохладительного напитка шевелились кусты.
— Тебя не было тогда. Ты вышла куда-то. Ты бы видела, как он на нее смотрел. На эту рекламу. А потом на всех нас. А потом на весь зал как заорал — да здесь, типа, приглашать-то некого! Где девки-то?
Уродище… Я еле удержалась, чтоб не накатить на него. Деньги только зря потратили. — Мелированная в честь окончания школы Кристина взмахнула розовой юбкой и выбралась из кустов. — Че ты думаешь, он понял, что это намек?
Ни фига. Ты прикинь — как с гуся вода. Лаже не сомневается, что это приз такой мы ему придумали, как секс-символу школы.
— Да чего ты переживаешь. Ему надо было на выпускной не резиновую бабу дарить, а плакат этот рекламный в полный рост вырезать и на картон наклеить, раз он от него так тащится. Изящная Саня в голубеньком брючном костюмчике появилась в зарослях, разводя ветки руками. — Толщина пять миллиметров. Доска и два соска, как он и любит.
— И ноги не раздвигаются, — сказала Кристина без лишних сомнений. И отставив руку, как пафосный горнист, поднесла к губам бутылку кока-колы. — Не переживай. Мы — лучше!
Саня, прищурившись, смерила подругу взглядом. Нет, сама-то она на рекламную девушку не тянула, как ни крути.
— Ну, в общем, то, что у тебя ноги раздвигаются — это твое неоспоримое преимущество перед рекламным плакатом.
— Ага… У тебя зато срослись… — вяло парировала Кристина, внимательно глядя на плакат. Почему-то они такие блестящие всегда. Потные, наверно? Я поняла, Сашка, потеть — это стильно.
— А ты, Крися, когда потная, совсем что-то мне не нравишься.
Кристина прыснула, светло-коричневая пена брызнула из бутылки прямо на ее розовую юбку.
Она сложилась пополам и от смеха пошла на полусогнутых, поливая висящий на шнурке мобильник.
— Я же говорила, что надо было брать без газа. Здоровый образ жизни, он и после водки здоровый. А то посмотри на себя — жуть-то какая. Это все пузырьки… Весь алкоголь в тебе всколыхнули. — И потом добавила критически: Ну ты и дура, Криська.
— Замолчи… — простонала Кристина, размазывая по лицу кока-колу. — Отстань.
— Фу, какая ты вульгарная. На полусогнутых.
Тебя бы сейчас увидел твой Пономарев… А вот и он. Как кстати… Пономарев! Эй! Мы тут тебя с Кристиной ждем. Все говорим — если бы Пономарев увидел, если бы Пономарев увидел.
А вот и ты!
Пономарев эффектно сплюнул и тяжелой походкой направился к кустам, из которых выглядывали девчонки.
— Чего вы здесь сидите-то? Лучше места не нашли? А тебе Криська, вообще, щас в глаз дам, поняла? Полчаса ищу.
— Что за пугалки бандитские? Не понимаю!
Не фиг время засекать, когда любимая в кусты отходит. Естественная надобность. А ты сразу в глаз. Репутация у тебя какая-то, Пономарев, подмаченная.
— Не-е, Криська, подкаченная. Он не мачо, он качо. И это принципиально!
— Да какой качо… Мачок просто. Русская версия.
— Но-но, утихомирься. — Пономарев растопырил пальцы в национальном рогатом жесте и поднес их к Кристининым глазам.
— Чего ты мне туг козу делаешь, Пономарев?! Она звонко треснула его по пальцам. Пономарев в замешательстве почесал за ухом и не ко времени призадумался, отчего лоб у него сократился до двух сантиметров в ширину.
— Не морщи лоб, — машинально сказала Кристина, как всегда говорила всем в таких случаях.
— Мнда… Морщины мыслителя тебе явно не к лицу, — добавила Саня.
— Прикалывай трамвай на поворотах, — огрызнулся Пономарев, по-самбистски припадая всей тяжестью на каждую ногу.
— Да иди ты… Лучше скажи, куда наши подевались. — Саня озиралась по сторонам.
— Ага… Я-то пойду… Только вот без меня вам только по домам баиньки. Так что ведите себя скромнее, барышни, тогда дорогу покажу.
Девчонки чуть отстали. Многозначительно переглянулись за спиной Пономарева. Кристина махнула рукой и шепнула:
— Да не обращай ты внимания. Позанудствует — перестанет.
Саня пожала плечами и ответила, явно кому-то подражая:
— Мне-то что… А вам с этим жить!
Пономарев обернулся, подозрительно на них глянул. И кивая головой, как будто бы насквозь их видит, прогнусавил:
— Ой, ой, ой… А то, вы думаете, я ничего не слышу. Стыдно, батенька.
— Где ты здесь батеньку увидел? Это ты у нас скоро батенькой станешь, правда, Криська?
— Что, дура, что ли? — быстро сказала Кристина и сделала большие глаза. — Он таких шуток не понимает.