– Значит, и у тебя возникала такая мысль, – так же неслышно прошептал Павел…
Русская кровь пока молчала. Ничем не тронул Дубойса Московский проспект, по которому они ехали в бесконечном, нервном потоке машин. Потом они повернули направо, проехали мимо Витебского вокзала, и Питер стал постепенно узнавать город, знакомый ему по фотографиям, фильмам, сайтам Интернета.
– Александр Сергеевич, – показал он на памятник, запечатлевший задумчиво сидевшего человека.
– Нет, это не Пушкин, – с видом полной компетентности пояснил сопровождавший его фээсбэшник. – Это Грибоедов. Автор пьесы «Горе от ума».
– Я знаю, – улыбнулся Дубойс. – Грибоедова тоже звали Александр Сергеевич.
– Правда? – удивился, но нисколько не смутился, сопровождающий. – А я не знал. Век живи – век учись… Владимирский собор…
А вон – Невский проспект… Литейный… А это наша контора. Большой дом…
Машина проехала мимо странного серого здания, возвышавшегося над прилегающими домами.
– Но мы сначала заедем в гостиницу. Вам надо отдохнуть с дороги, принять душ, перекусить. А потом уже милости просим…
Нева. Питер зажмурился от яркого солнца, отраженного поверхностью воды. Вот тебе и серый, пасмурный город! Шпиль Петропавловской крепости показался ему солнечной осью раскинувшегося перед ним города. И этой золотой иглой Санкт-Петербург пронзил сердце Дубойса. Ему захотелось выйти из машины и идти, и идти по этим мостам и набережным. Не в силах справиться со своим детским восторгом, Дубойс шлепнул фээсбэшника по плечу и выдохнул:
– Ух, какая красотища!
– Да, – согласился тот, – город у нас красивый… Вон, между прочим, «Аврора». Революционный крейсер… Номер вам забронирован. Отдыхайте. А в четырнадцать ровно я за вами заеду…
Питер принимал контрастный душ в номере гостиницы. Ему было приятно представлять, что та же вода, которая омывает гранитные набережные, сильной струей стучит по его упругому, молодому телу. Вот она – земля… вернее, вода предков. Князей Вороновых.
Его охватило странное чувство, похожее на влюбленность, оно заставляет школьника сбегать с уроков, тянет студента из аудитории на белый свет. Питеру захотелось забыть всех этих Фэрфаксов, Лео Лопсов, Чиверов… Бродить бы без цели по набережным, сидеть на скамейке в Летнем саду, смотреть на питерских девушек. Пожить бы тут немного, ни о чем не думая, или наоборот, думать о самом главном.
Дубойс растираясь полотенцем, глянул в окно. С шестого этажа гостиницы «Санкт-Петербург» был хорошо виден противоположный берег Невы и громадный серый дом, торчащий каким-то диссонансом над набережной Робеспьера.
Нет, сначала дело. Только когда он убедится, что все выполнено, все, что требовалось, получено, проработано, зафиксировано, тогда он позволит себе первую прогулку по городу. А сейчас будем считать, что никакого города не существует, а только тот мрачноватый дом, его архивы, сотрудники, кабинеты.
Человек в сером костюме с довольно приятным лицом провел Питера по коридору. Открыл массивную дверь и пригласил его в небольшое помещение.
– Располагайтесь, мистер Дубойс. Документы из архива подготовлены, сейчас их принесут. Вы можете работать в этом кабинете. Вот мой внутренний телефон, если что-то понадобится, звоните, не стесняйтесь.
Неисповедимы пути твои, Господи. Когда-то его предок не вернулся в свою страну, опасаясь этого самого ведомства, у которого он теперь в гостях. Сидит за столом в кабинете, в котором, возможно, допрашивали кого-то из его близких или дальних родственников.
– Здравствуйте, – в кабинет вошла женщина в темном костюме с папкой документов. – Прошу вас расписаться здесь и здесь. Спасибо.
Дубойс сел поудобнее. Придвинул к себе папку.
Он читал изложенные сухим казенным языком данные уголовного дела 70-х годов о деятельности преступной группы под предводительством некоего вора по кличке Генерал, данные наблюдений, агентурных донесений, подслушанных разговоров, касающихся некоего гражданина Шерова Вадима Ахметовича, а сам почему-то представлял питерский проспект, обычный зимний день.
Девушка в черной шубе с распущенными рыжими волосами. Неба не видно, вернее, оно опустилось на город и лежит теперь на плечах сутулых пешеходов. Поэтому снежинки появляются в воздухе неизвестно откуда. Если долго на них смотреть, можно заметить, что некоторые летят вверх. Рыжая девушка остановилась. Она то ли глядит на снег, то ли ей померещился чей-то знакомый взгляд. Красивый рот портит усмешка. Вдруг словно что-то попало ей в глаз. Она смотрится в маленькое зеркальце и краем платка достает невидимую соринку…
Дубойс взял в руки черно-белую фотографию. Долго смотрел на эту красивую молодую женщину, почти девочку. Он убирал ее в папку, читал следующие документы, но потом опять доставал фотографию и не мог насмотреться. Что он увидел в этом лице? Он испытывал одновременно и восхищение, и непонятную, необъяснимую тревогу. Часть его существа будто говорила: «Смотри, ничего прекрасней ее ты никогда не увидишь». А другая половина шептала: «Не смотри ей в глаза, только не смотри ей в глаза, а не то…»
Последним документом была справка из московского адресного стола. Гражданка Захаржевская Татьяна Всеволодовна, сочетавшись в 1982 году законным браком с гражданином Великобритании Аполло Дарлингом, в оную Великобританию на постоянное место жительства и убыла.
Правда, в Ленинграде, впоследствии Санкт-Петербурге, остались ближайшие родственники: мать, Захаржевская Ариадна Сергеевна, 1931 г. р. и брат, Захаржевский Никита Всеволодович, 1954 г. р.
Питер подумал и решил своим визитом ближайших не беспокоить. Едва ли они смогут сообщить ему что-нибудь существенное, а вот предупредить сестру и дочь, что ее персоной интересуются американские правоохранительные органы, сумеют наверняка. То, что Татьяна Всеволодовна, согласно справке из пограничных служб, после своего отъезда государственную границу СССР, впоследствии Российской Федерации, не пересекала, вовсе не означало, что она не поддерживает связи с родными. Да и что четырнадцать лет на родине не была, тоже не означает – для таких, как она, все границы условны, хоть на помеле перелетит…
Выйти на Татьяну Всеволодовну Питеру позволила единственная, как оказалось, существенная улика, оставленная на месте преступления. Отпечатки пальцев. Нет, не на посуде, не на дверных ручках, не на поверхностях предметов – здесь, как раз, все было чисто-чисто, как учили. На обнаруженной в мусорной корзине целлофановой обертке от коробки с дискетами. Сорвать, выбросить и забыть – это же так естественно… Если бы не Делох, вычисливший русскую в случайной своей попутчице, если бы не лингвистическая догадка Питера, подтвердившая слова профессора, эта находка, сделанная при первом же осмотре дома Фэрфакса, так и осталась бы пустышкой. Но теперь, вкупе с подписанным Хэмфри Ли Берчем теплым дружеским письмом на имя директора ФСБ генерала Степанова, «пальчики» отправились в Москву, на Лубянку.