Снова подошел Гусиков, большим пальцем показывая, что играет Никита, как надо, и даже лучше…
— А что это за люди? — не прерываясь, поинтересовался Никита.
— А-а-а. Дворянское собрание нынче тут, их светлость князь Новолуцкий из Парижа приехать изволили, на, так сказать, пепелище, пользуясь моментом послабления режима к старорежимной аристократии… — витиевато ответил Гусиков и быстро слинял, потому как в залу начал набираться народ.
Вообще, народ, собиравшийся на коктейль в честь князя Ивана Борисовича, что всю свою жизнь, включая оккупацию сорокового — сорок четвертого годов, прожил в Фонтенбло и о России посему имел самое отдаленное и книжное представление, народ, что собрался на коктейль, князя, мягко говоря, удивил.
За подбор «кадров» для собрания, вообще-то отвечали два человека, председатель дворянского собрания Ардалевский-Арташевский и его помощник Гусиков.
Но собрать под крышей госдачи К-2 большое общество только по принципу принадлежности к истребленному большевиками сословию было нереально. Поэтому, устроители не отказывали всем желавшим просто потусоваться.
Здесь кого только не было.
Никита отметил про себя и пару вице-губернаторов, которые своей воровской паханской наружностью напоминали ему строчки из блатной песенки, которую в тайне от родителей они распевали летом на даче: «вон налево прокурор, а он на морду чистый вор…».
Отметил он и пару — тройку известных телеведущих…
Были тут и явные, выражаясь евангельским языком, «нищие духом», прикидывающиеся потомками благородных… Причем, среди таких имелись и явные потенциальные клиенты психбольницы имени Кащенко — с длинными сальными волосенками и с безумными взорами мутных очей. Заметил Никита и пару местных арт-знаменитостей — бородатого художника, специалиста по боди-арту, в вечном его ярко-бордовом костюме и режиссера одного модного заумного театра…
Подле самого виновника торжества неотлучно пасся главный дворянин всех питерских окрестностей, одновременно служивший в мэрии помощником по внешним связям. У него была какая-то сложная фамилия, Никита все никак не мог ее запомнить.
Народу все прибывало.
Официанты разносили шампанское и водку.
Никита аккуратно наигрывал пьяно-пьяно… проходя в памяти от популярных вещей из Шумана и Грига до родного Петра Ильича, который со своими местами из «Щелкунчика» всегда вытягивал любую программу…
Публика не обращала на него никакого внимания, но он играл. Самого фортепьянного из всех популярных композиторов, Фредерика Шопена, его ноктюрны от первого до шестого ре-минор, которые хорошо помнил.
Вообще, дьявольски хотелось есть.
Да и выпить бы не мешало.
Но он помнил правила, и до поры сдерживался…
Наконец, Гусиков вспомнил про него и, кометой Галлея пробегая мимо, шепнул:
— Иди вон туда, видишь, куда официанты ходят, там стол для обслуживающего персонала, там и перекусишь…
Вообще, было во всем этом что-то этакое, крайне унизительное.
Вот тут же в зале для гостей он видел десятки знакомых лиц, половине из которых при иных обстоятельствах бы и руки не подал, а вот нате! Нельзя ему, Никите Захаржевскому, с ними с одного фуршетного стола и тарталеточку взять! Потому как он сегодня всего лишь тапер…
На столе в буфетной стояли блюда с закусками, и Никита соорудил себе невиданной толщины бутерброд из трех слоев ветчины с жирком, перемеженных листьями зеленого салата и парой ломтей мягкого швейцарского сыра. Налил себе полстакана водки… Хорошая, ливизовская, «Пятизвездочная»… Из ящика, стоящего рядом, достал бутылочку «хайнекена»… И не желая разделять компании с официантами, как бы подчеркивая свой особый статус творческой интеллигенции, встал в дверном проеме… Вроде как и не гость, но в тоже время и не обслуга…
А рядышком стояли три изрядно поддатых дворянина. Один в военно-морском мундире, два других в штатском. С ними еще стояла одна дама, по видимости иностранка…
— Ах, бросьте вы, Гай-Грачевский, — говорил первый изрядно поддатый дворянин, тому, что был в военно-морском мундире, — лучше солгите нам что-нибудь из ваших приключений, у вас это, ей-богу, здорово выходит, гораздо лучше, чем династические рассуждения…
— Да! Вот помню служил я третьим военно-морским атташе в Восточном Бильбао… И почил в бозе тогда их король. Ну, сами понимаете, во дворце траур, все посольства с соболезнованиями… В дипкорпусе разговоры разные — поговаривают, что если к власти придет малолетний Абу-Хазис Восьмой, то тогда всех нас отзовут, потому как за этим Абу-Хазисом стоят силы реакционной оппозиции… Ну и… Мы, помню, напились все в дрезину…
Никита дожевал свой бутерброд, допил пиво и, вернувшись к столику в буфетной, налил себе еще сто пятьдесят «Дипломату»…
Когда он вернулся в свой дверной проем, господа дворяне уже переключились на другую тему.
— Гогу этого Гогенцоллерна в цари? — хорохорился военный моряк. — Да этой Леониде Георгиновне хрена лысого, а не трона российского, не бывать этому никогда!
— Э-э-э, батенька, — похлопывая своего визави по полковничьему погону, приговаривал изрядно подвыпивший дворянчик, — вы не в курсе, Собчак уже договорился с Леонидой о помолвке Ксюши с Гогой, и более того, Гошу Гогенцоллерна нашего в Нахимовское училище уже заочно записали, чтоб как английский пры-нец сперва в военно-морских силах послужил, так-то!
— Гогу в Нахимовское!? — захлебнулся от гнева дворянчик в морском кителе. — Да мы его там в гальюнах сгноим, будет салага старшим ребятам фланельку детским мылом стирать после отбоя!
— Не-е-е, господа, Гогу Гогенцоллерна с Леонидой Георгиевной никто не позволит, это господа, отработанный материал, — вмешался второй поддатый в штатском, — мы в Москве так полагаем, что надо доверить тонкое дело выдвижения новой фамилии — нашей церкви…
— Не церкви, а учредительному собранию от всех сословий, — перебил его третий в штатском.
— Какому еще учредительному собранию, да от каких еще там сословий, вы в своем уме? — ответил третьему второй. — Учредительное собрание ваше какую-нибудь хрень придумает, вроде Горбачева или Ельцина…
— Не только! — перебил второго первый, — есть и здравые мысли, вроде дочерей или внучек маршала Жукова…
— И это вы называете здравыми мыслями? — скорчил лицо второй. — Можно довериться только Патриарху и Православной церкви, только в Свято-Даниловом могут решить…
— И решат — Никитку Михалкова! — бодро вставил морской полковник.
— А что? Никита Сергеевич из очень достойной фамилии, между прочим, — вставил первый в штатском. — Помните, как в шестьсот пятнадцатом бояре Мишу Романова тоже сперва с сомнением выдвигали?
— Во-первых, уже не помню, а во-вторых, правильно сомневались, потому как Николай Второй Романов все наше великое дело своим идиотским и совершенно незаконным отречением коту под хвост пустил, — отпарировал второй…