— А что, важные шишки? — переспросил Рафалович.
— Ты ща рухнешь, когда я тебе скажу, — с таинственной многозначимостью в голосе ответил Забродин.
— Сам адмирал Нимитц, что ли с их министром обороны? — съязвил Рафалович.
— Да какой там Нимитц, Колин Фитцсиммонс, бля, приехал…
— Чего, какой Колин?
— Да ты чего, хочешь мне сказать, что телевизора последние пять лет не включал? Ты че! Тот Фитцсиммонс, ну, который Джонни Вендозу играл в том бесконечном сериале «Бриллианты ее слез», — радостно заблеял в трубке Саша Забродин. — Ну, вспомнил?
И Леня сразу отчетливо представил себе классический англо-саксонский подбородок Колина Фитцсиммонса, от которого, благодаря запущенному первым телеканалом прайм-таймовому сериалу, млело полстраны, и от которого сходила с ума даже его Лиля, когда, звоня ему в Питер из Тель-Авива порою, вслед за рапортом о здоровье и покупках, начинала вдруг пересказывать ему содержание последней серии, где у Джонни в исполнении Колина Фитцсиммонса все никак не складывалось с Вероникой… И его Лиля там в далеком Израиле специально из-за этого сериала и тарелку купила, чтоб по российскому каналу смотреть «Бриллианты ее слез»…
— А херли ему тут надо? — недоуменно спросил Леня.
— А в том-то и дело, они фильм на Голливуде задумали снимать про советских моряков.
— Ну и?.. — нечленораздельно пробормотал в трубку Рафалович в то самое время как рациональный мозг его начал лихорадочно щелкать своими реле, включая те отделы серого вещества, которые были ответственны за деловую составляющую его жизни.
— Ну-ну, баранки гну, — продолжал сотрясать мембрану Забродин, — Фитцсиммонс приехал на рекогносцировку, ему консультанты на фильм нужны, они там хотят не обычную туфту-агитку в стиле холодной войны заделать, а нечто, как они говорят, совершенно перестроечное, хотят показать нас не уродами, а героями…
Рафалович взял паузу, забыв даже, что разговор шел по мобильному, за центами времени которого он обычно очень ревниво следил.
Леня сразу прикинул в уме, что американцам, если это американцы, могут вполне пригодиться и его связи на Мосфильме, и его выходы на архив Госфильмофонда…
— Ну, ты, наверное, хочешь, чтоб я вас с Фитцсиммонсом в ресторан устроил? — спросил Рафалович, сам уже прикидывая в уме, что затраты на этот ресторан потом могут стократно окупиться его комиссионными процентами…
— Ленька, ты просто как Алан Чумак, насквозь видишь, — радостно ухватился за последнюю реплику Забродин.
— И оплатил…
— Ты ж понимаешь наши клубные возможности…
— Дабы флота российского не посрамить?
— Ленька, Родина тебя никогда не забудет!
— Ладно, — отрезал Рафалович, принимая командование уже на себя, — через час в «Сенат-баре», только халявы не привози, как в прошлый раз…
* * *
А халява все-таки навязалась.
Ну как же у нас без халявы-то!
И на этот раз бесплатным довеском к сановному гостю Сашки Забродина был капитан первого ранга Алексей Гаврилович Гай-Грачевский.
Гай-Грачевский, кроме своей нестерпимо благородной и по-адмиральски неповторимо-громкой для флота фамилии, имел еще несколько качеств, за которые его и ценили, и многое прощали.
Во-первых, Алеша Гай-Грачевский очень сносно и бегло изъяснялся по-английски, что в данном случае для общения с голливудским интуристом было просто необходимо.
А во-вторых, балагур и вечный тамада, Алексей Гаврилович так умел травить баланду, как не умел брехать и легендарный боцман Дзюба… Впрочем, Гай и вправду был человеком с точки зрения обычных советских военно-морских биографий, человеком судьбы незаурядной.
По какой-то там случайности, произошедшей в управлении кадрами ВМФ, еще будучи капитаном третьего ранга, Алексей Гаврилович был вдруг послан в одну из развивающихся стран, куда Советская тогда еще Россия активно поставляла оружие… В том числе и военно-морского содержания.
А злые языки потом не без зависти говорили, что хорошего, нужного флоту офицера на работу с негритосами посылать бы не стали…
Итак, Алеха-Гай, как всегда, врал, умудряясь делать это на двух языках одновременно. Так что и заморский гость, и свой брат Забродин, знавший, впрочем, все Алехины байки наизусть, понимали его прекрасно.
И это состояние лганья органически вписывалось в обычный ритуал застольного веселья.
— Я, знаете ли, когда был блестящим лейтенантом, служил третьим атташе в посольстве Западного Калимантана, любил я бывало с ихним королем — славный такой парнишка кстати говоря, хоть и папуас, так вот любили мы с ним бывало завалиться куда-нибудь к девочкам, в «Мулин Руж» или в «Лидо». Иногда так нарежешься этого «Джонни Уокера», что наутро на службу в посольство идти никакой возможности…
Страшно ревновавший к дипломатическому прошлому Гай-Грачевского, Забродин, будь только его воля, и на милю бы не подпускал Алексея к клубу ветеранов, но никто кроме Гая не мог придать застолью того эпического блеска, которого им так недоставало. Забродин только слабо протестовал:
— Пардон, я как то полагал, что «Мулин-Руж» в Париже на Пляс-Пигаль…
Но смутить Гая — это все равно как ветром сбить чайку с крыла…
— Ну так я и говорю, мы бывало с Федькой — это я его так по дружески, а так то он для всех — Ваше Величество, Фидель Пятый. Так вот, мы с Федькой едем к вечеру, как у меня служба заканчивается, на авиабазу, где для нас уже Миг-двадцать третий — спарка, керосином заправленный, на полосе стоит. Федька — за штурвал — даром что ли нашу академию вэвээс имени Гагарина в Москве кончал, я позади на штурманское место — и по газам — два часа лета до Парижа. А там всю ночь — кафе-шантаны, ночные клубы, кокаин, объятья Бритни Спирс… а утром — снова в самолет — и назад в Калимантан.
— А как же все эти воздушные коридоры, формальности, визы, протокол, наконец, он — король-то этот, ведь официальное лицо! — бурчал Забродин.
— Вы что, мне не верите? Вы полагаете, я вам вру? Да у меня на квартире сто фотографий! — незлобно возмущался Алексей.
— Верим, конечно, верим… Бог с вами, Грачевский. В конце концов вы же такой спец в этой международной юриспруденции. Вы же даже процесс у своего ЖЭКа о протечке как-то выиграли, я слышал.
Гай-Грачевский наливал себе виски, выпивал и продолжал лгать:
— Точно! Помню, однажды меня пригласили выступить в Мадриде с докладом на международной конференции по морскому праву. В президиуме были Его и Ее величества. Доклады, сами понимаете, надо было читать по-испански. Вы же знаете, я по-французски и по-английски — как на родном, и по-португальски вполне сносно, однако за свой испанский я немного волновался и, когда начал свой доклад, повернулся этак на трибуне к королю с королевой и говорю: «Главная задача моего доклада, ваши королевские величества, состоит не в том, чтобы явить высокоученому собранию какие-либо новые сведения по морскому праву, которых у меня может быть совсем и нет, — это я тебе, друг Забродин, так специально слукавил, потому как в ученой значимости доклада я был уверен на все сто — но, говорю, главная моя задача состоит в том, чтобы не уйти отсюда забросанным гнилыми фигами и бананами за мой весьма скромный испанский…» И что вы думаете? В конце доклада — зал разразился аплодисментами, а королева Елизавета сама выскочила из президиума, подбежала ко мне, обняла и говорит: «Алексис, вы по-испански шпарите лучше моего мужа! И вообще…» Забродин застонал.