– Ну что? Будем знакомы? – жестко сказал Скавронский, не давая Лехе опомниться. – Чего ж на бабе вымещать, что сам слепить не можешь? Извиняться, что у меня получилось, – не буду, не жди. А хочешь с кого спросить, начинай с меня. Вот он я. Антон Скавронский. Или передумал?
Алексей набычился, покраснел. Небритые щеки набрякли, ноздри раздулись, издавая шумное сопение.
Заметив, что Леха ухватился обеими руками за костыль, Антон скорбно вздохнул. Мужик двинулся на Скавронского, пригнув голову, будто только о том и мечтал, чтобы боднуть того. А Антон стоял как вкопанный, только глаза странно поменялись в цвете. Сделались мутными. На губах заиграла кривая усмешка. Людмила, готовая уже кинуться наперерез, с удивлением вдруг увидела, что Алексей, как от внезапной боли, сморщился, вжал голову в плечи, выронил костыль и рыхло осел на табурет, хватая ртом воздух. Перхая, сглатывая слюну, он не мог ни закричать, ни позвать на помощь. Жилы на висках надулись, глаза налились кровью. Антон склонился к его уху.
– Ты меня слышишь? Вижу: слышишь. Ну так если еще раз руку на нее поднимешь, пеняй на себя. Больше не вздохнешь. Понял? – Леха хрипел, глаза в ужасе выкатились, по щекам сползала слеза. – Вот и хорошо, что понял.
Не оборачиваясь, Антон пошел к выходу. Он не видел, как заметалась по комнате Люська, как капала вонючую микстуру, как дрожала ее рука. Не слышал, как дребезжала склянка об стакан, как хлюпала она носом. Все гудело и плавало вокруг него. Он дернул ворот. Скорей на воздух. Здесь душно… Но на пороге резко остановился, уставившись в половицу, произнес:
– Не ищи меня, Люся. А ты, дурень, пить бросай. Плохо тебе от этого.
Кивнул сам себе и пошел, погруженный в мысли, по сторонам не глядя.
Год пробежал для Антона как одно дыхание. Не коснулись его ни горе, ни ужас, охватившие всех после смерти вождя, ни общее смятение при мысли: что ж с нами теперь будет. Они с Ревеккой только переглядывались, прослушивая сводки информбюро, но ни словом друг с другом не поделились.
Антон успешно перешел на третий курс Новосибирского института инженеров путей сообщения, упивался мечтами об электропоездах будущего, работал, как и прежде, в депо, а свободное время все чаще уделял ученикам Ревекки. Вскоре он втянулся в репетиторство.
Учительство увлекло его, заставляя усиленно работать память: словарный запас английского и немецкого, на которых он свободно болтал еще в раннем детстве с матерью и дедом, за последние годы изрядно истощился. Помогая кому-то из старушкиных школяров подтянуть хвосты по языковым предметам, он удивлялся тому факту, что учитель в первую очередь учится сам, обновляясь в потоке нового времени и возрождая в себе юность. В прошлое канули дни, исполненные чувством безысходности. Он жил в предощущении счастья и радости, будто он подошел к заветной черте, переступи которую – расцветет весна и пробьются небывалые силы. Ревекка Соломоновна даже обратила внимание на то, что дети начинают подражать его жестам, цитируют его слова, стараются щегольнуть друг перед другом знанием поэзии, так любимой Антоном. Поначалу он было испытывал некоторую неловкость перед старой учительницей, будто перетянул на себя то, что по праву принадлежало ей. Однако Ревекка не преминула рассеять его сомнения по этому поводу:
– Если ты будешь мыслить себя квартирантом в моем доме, так и не такое в голову придет.
Сказала невзначай и уткнулась в старые письма.
– Кто же я для вас? – подсел к ней Антон.
Он чувствовал, что давно назрел разговор, в котором он узнает что-то о ней и о старике Ландмане. Ну, а если и не так, если она и тут осторожно промолчит, то он сумеет ей выразить хоть сотую долю благодарности за приют.
Она поправила покосившееся пенсне на носу. Жест был изящен, если бы не ветхость конструкции. Выглядело это забавно: строгая дама с аккуратной стрижкой седых волос и криво сидящие на носу толстые линзы. Глаза казались непомерно огромными, но разъехавшимися в разные стороны. Антон улыбнулся и снял с нее окуляры, чтобы подправить болтики.
– Ты что-нибудь слышал о «ядерном поясе Берии»? – неожиданно спросила она.
Антон напряженно застыл. В лагере он слышал кое-что о планах вождей по «тотальной защите» страны. Подспудно муссировались слухи о малопонятной в своей безграничности энергии атома. Антон знал, что многие проекты разрабатывались в закрытых за колючей проволокой КБ. К работе привлекались лучшие силы и мозги. Только вот уместно ли слово «привлекались», если трудились они на благо страны приблизительно в такой же зоне, которая выдавила из жизни старика Ландмана? Если связать в один узел лишь поверхностные знания, слухи, – один другого страшней, – и все последние события, включая смерть усатого Шошо и последовавшую вскоре ликвидацию «серого кардинала», картинка получалась и вовсе непривлекательной для рядового обывателя. Но при чем здесь Ландманы?.. У Антона внутри похолодело.
– В тех краях моя дочь. Лиза. Училась в Москве на химико-технологическом. Вышла замуж за своего же однокурсника. Очень способный мальчик. И это не прошло незамеченным. Лиза скоро почувствовала, что их перспективностью интересуются не только в деканате. А над Семой уже нависла угроза. Я очень боялась, что нашей девочке тоже придется хлебать баланду, потому дала ей знать, чтобы она, если понадобится, отреклась от нас. Все-таки Лиза исхитрилась передать весточку. Из ее слов я поняла, что она со своим мужем Володей работает на особом военно-стратегическом объекте.
– Она писала из Москвы?
– Если бы… Не было никакого письма. Передала весточку с добрым человеком. Сейчас уже и не знаю, с добрым ли. Через месяц арестовали Сему…
– Вы догадываетесь, где она находится?
– Была в Невьянске.
– А что если поехать, как-то выведать на месте?
Антон понимал всю абсурдность вопроса. Если она не сделала этого до сих пор, наверняка у нее есть еще какая-то информация…
Ревекка Соломоновна печально вздохнула:
– Теперь это закрытый город. Там бывал один мой знакомый еще в войну, во время эвакуации. Сам он работал на оборонном заводе в Нижнем Тагиле. В Алапаевск и Невьянск иногда ездил на рабочем поезде выменивать продукты. Во время войны, говорит, по Северному Уралу проще было передвигаться.
От Антона не ускользнула ее оговорка. «Говорит» она употребила в настоящем времени. Он прикинул, кто мог быть этим человеком, с кем она так близка. Но мысль ускользнула в другое русло. Антона как осенило.
– Послушай… – неожиданно перешел он на «ты», – рано или поздно их работа будет завершена, так?
Она взглянула на него, не понимая, к чему это он клонит. Но его просветлевший взор сулил надежду, и Ревекка Соломоновна заинтересованно склонила голову, обратившись в слух – что скажет Антон.
– Наверняка, – он продолжил после минутной паузы, понизив голос до шепота, – они дали секретную подписку. Тогда их должны перевести в другое место в соответствии со «списком минус сто один».