– Но прежде чем предоставить слово нашему ученому профессору, я хочу сделать важное сообщение. – Руди сделал серьезное лицо, и все моментально стихли. – Родненькие мои, в нашей дружной семье – пополнение! Давайте поприветствуем очаровательную Дарлин Ти!
Хлопки, улюлюканье, крики «Ура!», «Браво!», «Хэлло, сестренка!» Бекки, сделав страшные глаза, подтолкнула Таню в бок – дескать, вставай.
Таня нехотя поднялась.
– И откуда ты, прелестное дитя? – ласково осведомился Руди.
– Из Лондона, – тихо ответила Таня.
Руди всплеснул руками и, вытаращившись на Таню, словно на привидение, хриплым от волнения голосом спросил:
– Боже мой, неужели гнусный крэк добрался и до нашего тихого, благопристойного Лондиниума?
– Наверное. Я не в курсе, – не поднимая взгляда, сказала Таня.
– О, ну да, конечно, настоящие леди крэка не крэкают.
Дружный смех.
– Но что же в таком случае? Кислота, снежок, перчик, спид, экстаз?
Он заговорщицки подмигнул. Таня упорно молчала.
– О, разумеется, никаких проблем у нас нет, и путевкой в «Элвендейл» нас премировали за хорошее поведение.
Уставшая смеяться публика просто выла. Таня медленно подняла голову. Руди, краем глаза поймавший ее взгляд, вздрогнул и отвернулся.
– Но давайте, господа, явим снисхождение. Нашей Дарлин еще только предстоит сделать первый, самый трудный шаг, признать свое полное бессилие перед недугом и довериться высшей силе в нашем с вами лице. Осознать, что исцеление возможно лишь тогда, когда есть честность, открытость и…
Он по-дирижерски взмахнул руками, и все хором подхватили:
– И искренняя готовность!
Потом за кафедру встал долговязый, бородатый интеллектуал и скучным голосом начал:
– Особенно тяжелые нарушения мозговой деятельности вызываются так называемой множественной зависимостью, то есть параллельным привыканием, например, к веществам амфетаминового ряда и тяжелым седативам…
Глядя на усердно наклоненные над тетрадками головы, слыша скрип ручек, Таня думала: «Сбегу на фиг – и будь что будет!»
Кое-как досидев до перерыва, Таня рванула на боковое крыльцо покурить и собраться с мыслями. Уходить нужно ночью, применив детскую, еще по пионерлагерю знакомую хитрость – взбить одеяло, прикрыть покрывалом, чтобы со стороны казалось, будто в кровати кто-то спит. Для «прибежища усталых душ» этого должно быть более чем достаточно. Ну хоть убейте, не тянет «Элвендейл» на загородную «ферму» МИ-5 или другой аналогичной организации. Психушник натуральный, даже, можно сказать, онтологический. Так ведь до сих пор и непонятно, как она сюда попала. Уж не лопухнулись ли часом держиморды соединеннокоролевские?.. Таня даже хихикнула, в образах представив себе ситуацию – вот ее выключили хлороформом, укольчиком усугубили, сгрузили в участке для последующей транспортировки под бочок какой-нибудь обторчанной шалашовке, а потом в накладных запутались и пустили грузы не по назначению. И вот она здесь, ставит мозги под компост, а наркоша бедная парится в подвале на Лубянке… Херня, конечно, полная, но какие есть другие объяснения? Предварительное промывание мозгов, начальный этап зомбирования? Почуяли, суки, что орешек крепковат, решили размягчить маленько. Сбить с панталыку, поставить в абсурдную ситуацию, отследить реакцию, выждать, пока не дойдет до кондиции, а там брать голыми руками. Само-то кукушкино гнездо определенно настоящее, но не без засланного же казачка… Значит, побег отменяется?..
– Дарлин Ти, пожалуйста, подойдите к стойке консьержки. Повторяю, Дарлин Ти, пожалуйста, подойдите к стойке консьержки…
Ну раз вы так просите…
У стойки ее с озабоченным и хмурым видом ждала незнакомая медсестра, сжимая в руках пластмассовую дощечку с прикрепленным к ней листком.
– Дарлин, вы… вы только не волнуйтесь, пожалуйста, возможно, здесь техническая ошибка… Мы получили данные ваших анализов и… у вас нехорошая кровь… очень нехорошая. Мы вынуждены срочно отправить вас в больницу на обследование… Машина уже здесь.
Этого еще не хватало! Когда с таким лицом говорят «очень плохая кровь», это может значить только одно… Ну разве что еще лейкемию. Хрен редьки слаще? Превозмогая внезапную противность в ногах, в низу живота, опираясь на руку высокого санитара, доковыляла кое-как до машины и… Кому бы рассказать, какую радость способна вызвать в отдельных случаях даже протокольная физиономия полковника Паунда, поджидавшего ее в салоне «скорой» в белом халате.
– Доктор, я буду жить?
Он, естественно, даже не улыбнулся в ответ.
– Ситуация изменилась, мэм. С вами хотят говорить.
Санитар деловито закачивал шприц из розовой ампулы.
– А нельзя ли без этого, полковник? Я еще от прошлого раза не отошла. Обещаю смотреть только в потолок и согласна даже на завязанные глаза.
Санитар вопросительно посмотрел на полковника.
– Ладно, – сказал наконец Паунд. – Можете смотреть, куда хотите.
Дорога оказалась на удивление короткой. Уже через час они въехали в Лондон со стороны Хендона и еще минут через двадцать остановились у пузатенького особняка на прекрасно знакомой Тане Камберлэнд-Террас, не доехав всего полквартала до одного из предприятий «Зарины» – кабаре «Сикрет-Сервис», выдержанном в стилистике «плаща и кинжала». Даже официантки расхаживают в черных масках. Выходя из автомобиля, Таня не могла не улыбнуться непреднамеренной иронии судьбы. Впрочем, такой ли уж непреднамеренной? Полковник отметил несерьезное выражение ее лица, нахмурился, решительно взял под руку и в бодром темпе повел ко входу.
Выпустил ее руку только на втором этаже, в комнате, служащей то ли большим кабинетом, то ли библиотекой – стеллажи до потолка, уставленные внушительного вида томами, неизменный камин, монументальный письменный стол в дальнем конце комнаты, в симметричных альковах – два стола поменьше, крытые зеленым сукном, при них кресла. В одно из кресел полковник усадил Таню и молча вышел.
Текли минуты. Таня потянулась, встала, чтобы размять ноги, прошлась до стеллажа, сняла с полки первый попавшийся том, раскрыла наугад.
«Фамильный герб рода Морвенов (XV век) представляет собой белый мальтийский крест на белом поле…» Пятьсот лет конспирации – круто!
– Я не помешал?
Таня резко обернулась. Книга выпала из враз ослабевших рук, стукнулась о паркет…
– Ты?!
Ее накрыло волной… нет, не памяти даже, ибо это осталось вне памяти, вообще не отфиксировалось сознанием, сразу ухнув в темную глубину, неподконтрольную разуму и только в узловые мгновения жизни озаряемую магической вспышкой. Тогда то, что казалось небывшим, становится бывшим…
…Ее первая лондонская ночь. Оживший Винни-Пух на обоях. Луна в незашторенном окошке. И двое на волнах…