Дверь квартиры открыла незнакомая женщина в белом халате.
— Вы кто? — подозрительно спросила она.
— А вы кто? — спросил ошеломленный Павел.
— Нина Артемьевна, это, наверное, Павлик прилетел, — раздался из глубины квартиры Адин голос. — Ну наконец-то!
Женщина еще раз подозрительно посмотрела на Павла, но посторонилась, давая пройти.
— Раздевайтесь, сапоги снимайте, — сказала она. — В ванной дегтярное мыло, вымоете руки и лицо. Уличную одежду снимете там. Я принесу домашнее.
В прихожую вбежала Ада, хотела обнять Павла, но остановилась.
— Ой, Павлик, вы с дороги, а мы тут страшно боимся инфекции, — смущенно и почему-то на «вы» сказала она. — Слушайтесь Нину Артемьевну, она теперь здесь главная. Когда помоетесь, переоденетесь, заходите в детскую. Посмотрите Нюточку. Это такая крошечка, такая прелесть!
— А Таня где?
— После, после, — поспешно сказала Ада и ушла. Павел долго и тщательно намывался, потом под бдительным присмотром Нины Артемьевны зашел в детскую. Ады там не было. В углу, рядом со шкафчиком, на крышке которого стояли рожки-бутылочки и лежали стопки чистых пеленок, располагалась деревянная детская кроватка. Павел двинулся к ней.
— Тс-с, — зашипела Нина Артемьевна. — На цыпочках! Девочка поела и спит.
Павел покорно встал на цыпочки и, затаив дыхание, приблизился к кроватке. Между белейшей простынкой и розовым кружевным чепчиком он разглядел насупленный лобик, черные густые бровки и крошечный, ритмично посапывающий носик.
— Нюточка… — прошептал он. — Кусочек мой…
— Идите, идите. — Нина Артемьевна подтолкнула его к выходу. — Успеете еще налюбоваться.
Ада уже принесла в гостиную сосиски с картошкой, бутерброды, кофейник.
— Устали, наверное, до смерти. Вот, поешьте, а потом надо бы отдохнуть, поспать.
— Спасибо, Ада, — сказал Павел и сел за стол. — Можно было бы и на кухне… А Таня где?
— Ее нет, — отвернувшись, сказала Ада. Павел выронил вилку.
— Как это нет?! — крикнул он. — Ну-ка, говорите мне все! Сейчас же!
— Ах, тише, тише, пожалуйста… — Ада вздохнула. — Не волнуйтесь так. Просто я крайне неудачно выразилась. Понимаете, Танечка так намучилась с родами и… после. У нее совсем сдали нервы. Нам пришлось отправить ее в санаторий. Но это ненадолго. Она уехала вчера и вернется через три недели.
— Но кормление… ребенок? — недоуменно спросил Павел.
— Таня не может кормить грудью, — грустно сказала Ада. — В этом-то все и несчастье.
— Как не может? Нет молока? Но лактацию можно стимулировать, мы вместе читали…
— Да нет же! Молока предостаточно… было. Но у малышки началась сильнейшая аллергия на материнское молоко. Непонятная, необъяснимая аллергия! Она родилась здоровенькая, роды прошли прекрасно, и ее в первый же вечер принесли Тане на кормление. Девочка взяла грудь, начала отлично сосать… и вдруг стала задыхаться, вся посинела. Малышку немедленно отнесли в реанимацию. Думали, захлебнулась, подавилась… Оказалось, сильнейший спазм горла и бронхов. Ее откачивали часа два, подключили искусственное легкое… — Ада всхлипнула. — На другой день все повторилось. Тут же сделали всякие анализы. Но ничего необычного не нашли — ни в Танином молоке, ни в Нюточкиной крови, нигде! Аллергические пробы тоже ничего не показали. Врачи ничего не могли понять, собрали консилиум… Молоко других мам, специальные смеси девочка пила превосходно, но когда ее внесли к Тане в третий раз, она не только не взяла грудь, но стала сразу кричать и задыхаться. Пришлось ее срочно унести… Танино молоко давали другим новорожденным — и ничего, прекрасно сосали… Так нас и выписали — с диагнозом «аллергическая реакция невыявленного происхождения». Дали направление на молочную кухню, порекомендовали Нину Артемьевну. Она — патронажная сестра на пенсии, великолепный специалист-практик. Да… Но это еще полбеды, — добавила она шепотом.
— Говорите, — не глядя на нее, сказал Павел деревянным голосом.
— У ребенка вроде аллергия не только на материнское молоко, но на саму Таню. Как на руки, так криком заходится, синеет… А дома началось совсем непонятное. Нюточка — прекрасный ребенок, спокойный, здоровенький. Но только когда рядом нет Тани. Даже если Таня в другой комнате, она начинает беспокоиться, плакать. Стоит Тане войти в детскую — поднимается страшный рев, судороги. О том, чтобы подойти, взять на руки, и речи быть не может — это может просто погубить девочку. Таня очень тяжело это переживает, она похудела, спала с лица, не спит ночами. Первая ночь дома была ужасна — девочка кричит, плачет, Таня тоже плачет, мечется. На вторую ночь пришлось отправить ее к нам. Она хоть поспала. И малышка спала прекрасно. Но когда Таня вернулась, опять начался ужас. Два дня Таня жила у меня, а позавчера Николай Николаевич принес путевку в Старую Руссу, и вчера мы ее отправили туда… А как быть дальше — не знаю… Просто не знаю…
Ада разрыдалась. Павел подсел к теще, обнял ее за плечи.
— Ничего, ничего, не надо плакать… Что-нибудь придумаем. Все образуется.
Сквозь рыдания Ада проговорила:
— Мне кажется… это я во всем виновата…
— Помилуйте, как это? При чем здесь вы?
— Что-то такое было… связанное с рождением Тани… и прежде. Мне кажется, я совершила что-то ужасное тогда.
— Что ужасное вы могли сделать?
— Не помню, начисто не помню — и это тоже ужасно.
— Скажите, — помолчав, спросил Павел, — а кто была ваша мать? Что с ней? Ада побледнела.
— Не знаю. То есть до рождения Тани мама жила с нами, растила Никиту, но как только родилась Таня, она уехала и даже не сказала, куда. Я так и не знаю, что с, ней, где она, жива ли.
— Но она что-то говорила вам перед отъездом? Не могла же она уехать без объяснений.
— Да, конечно, говорила, только… Только я ничего не помню. В голове сразу туман поднимается и как будто обручи давят, сжимают…
— Странно, — пробормотал Павел. — Очень странно… Таня перед родами во сне постоянно проклинала бабку, звала отца… Почему она звала отца?
— Ах, не знаю… не знаю…
Ада вдруг застыла. Лицо ее исказила странная гримаса, она побледнела и стала сползать со стула на пол. Павел едва успел подхватить ее.
— Нина Артемьевна! — крикнул он. — Идите сюда! Показалась Нина Артемьевна. По лицу ее было видно, что она хотела отчитать Павла за крик, но когда она увидела Аду, настроение ее резко переменилось. Она присела рядом, стала щупать пульс.
— Может, валидолу, корвалолу? — спросил Павел. — У нас в аптечке, кажется, есть.
— Никакого валидола, — сказала Нина Артемьевна. — Рюмку коньяку, быстро!
К счастью, в баре отыскался коньяк. Нина Артемьевна влила рюмку Аде в рот. Та задышала, порозовела, пришла в себя.