Не надо, ребята, о песне тужить…
Потом еще что-то пели, опять пили шампанское, а когда оно надоело, Хопа с Бельмесовым отправились на кухню ставить чайник, а Гоша закурил свой вонючий «Партагас», с наслаждением потянулся и сказал:
— Теперь я начинаю понимать, как ощущает себя вольный человек. Знал бы ты, Нил Романович, как я тебе завидовал все эти годы!
— Мне? Ты всерьез считаешь меня вольным человеком?
— Ха, не смешите меня жить, как говорила жена Моти Добкиса! Если уж ты не вольный, то тогда кто?
— Я, Гоша, раб патологической зависимости. Гоша пустил дым в потолок, внимательно посмотрел на Нила и произнес задумчиво:
— А ты переменился. Что-то с тобой произошло на югах.
— С чего ты взял?
— Раньше ты после третьего стакана просил «Битлз» поставить, а теперь начинаешь грузить на тему собственного алкоголизма. Смена алгоритма — Это серьезно.
— Я не про алкоголь… У моей зависимости другое имя.
— Угу, и даже научное, я намедни в одной умной книжке вычитал. Промискуитет называется. Только разве ж это рабство? Это как раз свобода. Сошлись, потрахались, разошлись. Без претензий, без иллюзий, без обид. Красиво это у тебя получается.
— Иди ты!.. — Нил очень конкретно указал рекомендуемый пункт назначения. — Мне что, все это очень нужно?! Все эти сучки похотливые?! — Он сгреб со стола початую бутылку шампанского, глотнул из горлышка, фыркнул и заметил обреченно: — Выдохлось…
Гоша вздохнул и очень тихо спросил:
— Все ждешь? Все надеешься?
— На что надеюсь? Я ведь встретил ее там, был с ней, она простилась со мной навсегда. Это было вчера — а сегодня я уже снова жду…
— Бедняжка! — Гоша явно собирался покрутить пальцем у виска, но передумал и почесал ухо.
— На избавление я надеюсь, вот на что! — Нил вскочил, размахивая руками. — Надеюсь на то, что если она снова попадется на моем пути, у меня хватит сил… Хватит сил убить! Ее или себя — все равно!.. Но только, знаешь, на самом деле никого я, конечно, не убью. Все будет еще хуже.
— Еще хуже? — Гоша оставался спокоен, но было видно, что это дается ему с огромным трудом.
— Представь себе. Я опущусь перед ней на колени и поцелую край платья, а она улыбнется и тихо скажет: «Вставай, ты запачкаешь костюм»… И снова все по тем же кругам. И снова, и снова, пока…
— Пока что?
— Пока кто-то из нас двоих не сдохнет! А я пока еще помирать не хочу! Так что пускай…
— Стой! — визгливо выкрикнули за спиной, и чужая рука грубо заткнула Нилу рот.
Нил стремительно развернулся и выкинул вперед кулак. И тут же сзади на него навалился Гоша. Нил еле устоял на ногах и беспомощно барахтался в железных лапах соседа.
— Пусти, гад!
— Не дергайся, а то «скорую психиатрическую» вызовем. В моем доме на людей с кулаками не бросаются.
— А он? Он что себе позволяет? Грязной лапой в рот!
Кир Бельмесов стоял, привалившись к стене, и пальцами вытирал кровь с разбитой губы.
— Бельмесов, в чем дело? — спросил Гоша.
— Вот именно, в чем дело?! — Нил сорвался на крик.
— Ты смертное слово сказать хотел. Нельзя, нельзя. Подумал так — уже плохо, надо сразу обратно подумать. Сказал так — совсем плохо, обратно не скажешь. Силу выпустил, обратно не загонишь. А в тебе сила…
Нилу стало жутко. Он высвободился из Гошиных объятий, повернулся к нему и нарочито нагло спросил:
— Слушай, что за ахинею он несет, этот потомок шаманов?
— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянул Гоша. — Может, и не ахинею вовсе…
— Да ну вас на фиг обоих! — обозлился Нил. — Вы как хотите, а я устал, спать пойду.
— Икры прихвати, — предложил Гоша. — И шампани. А то позавтракать нечем будет.
Нил, надувшись, смахнул со стола банку икры, сунул под мышку зеленую, тяжелую бутылку и двинул восвояси. После такого надрыва и неприятных, больно задевших что-то внутри, слов молчальника Бельмесова, продолжать общение, тем более увеселение, было невмоготу.
У себя он, не, включая свет, разделся, бухнулся на диван и повернулся лицом к стене. Сон не шел, вместо этого наплывала всякая муть, и голова болела — причем не только набухшая шишка на лбу, а вся, особенно в висках…
Он долго ворочался и заснул только под утро.
Своего телефона у Нила не имелось, но несколько лет назад Гоша сделал в его комнату отвод от аппарата Яблонских и прикрепил на стенке монументальную допотопную хреновину с тяжеленной эбонитовой трубкой и громадным металлическим звонком с молоточками. Эти оглушительные молоточки и разбудили Нила.
— Фак! — сказал Нил и перевернулся на другой бок.
Телефон послушно замолчал, но секунд через пять раздался мощный стук в стену, общую с кухней, и тут же телефон зазвонил вновь. Стало быть, звонили ему. Нил с кряхтением вылез из кровати и сорвал трубку, при этом ощутимо заехав себе по уху.
— Слушаю! — нелюбезно рявкнул он. Пожилой голос на другом конце был, напротив, сама любезность:
— Нил Романович Баренцев? Очень рад, что застал вас дома. Моя фамилия Шипченко, мне дала ваш номер заведующая вашей кафедрой Клара Тихоновна Сучкова. Извините великодушно за столь ранний звонок. Скажите, Нил Романович, вы не отказались бы принять участие в нашем выездном семинаре? Вы пансионат «Заря» в Репине знаете?..
— Шипченко, Шипченко… — задумчиво проговорил Асуров. — Уж не тот ли это Шипченко, который все пропагандировал обучение во сне?
— Он самый.
— И что, это серьезно? Мне кажется — такая чушь!
— Это как посмотреть. На семинаре показывали довольно интересные результаты, хотя, немного углубившись в тему, я понял, что они достигнуты вовсе не благодаря методикам Шипченко и его последователей.
— А именно?
— Усвоение информации происходило в состоянии не собственно сна, а глубокого гипноза. Внешне эти состояния почти неотличимы, но нейрофизиологические процессы совершенно разные…
— Глубоко копаешь.
— Копал. Мне тогда нужно было сильное отвлечение, да и успешно сданный кандидатский минимум пробудил некоторые амбиции… После недели в пансионате я продолжил посещать их семинары в городе, а месяца через два оформил у Шипченко соискательство, стал собирать материал, работать в группах.
— Успешно?
— В некотором смысле. Гипнотизировать у меня получалось блестяще, по-русски мои вьетнамцы начинали балакать чуть не с первого сеанса, и очень бойко. Но…
— Но только в загипнотизированном состоянии?