Алессандро нетерпеливо ждал, когда мы, наконец, прибудем на место, но вел себя спокойнее, чем я ожидал. Голова его была гордо поднята, а тонкие пальцы сжимались и разжимались, так что не оставалось сомнений, что настроен он весьма решительно.
Я увернулся от идущего навстречу грузовика с цистерной бензина, водитель которого, видимо, решил, что он во Франции, и мимоходом заметил Алессандро:
— Если у вас что-то не получится, не вздумайте грозить другим ученикам местью. Надеюсь, это вы понимаете?
По-моему, он даже обиделся.
— Я никогда так не сделаю.
— От дурных привычек трудно отказаться. — Я постарался, чтобы голос мой не звучал осуждающе. — Особенно когда сильно волнуешься.
— Я сделаю все, чтобы победить, — заявил Алессандро.
— Да... Только не забывайте, что, если вы придете первым, оттеснив кого-нибудь, распорядители присудят приз другому, и вы ничего не выиграете.
— Я буду осторожен, — ответил он, задрав подбородок.
— Правильно, — согласился я. — Но благотворительность тоже не обязательна.
Он подозрительно посмотрел на меня.
— Я не всегда понимаю, когда вы шутите.
— Я почти всегда шучу, — сказал я. Некоторое время мы ехали молча.
— Неужели вашему отцу никогда не приходило в голову, что куда проще купить одну из лошадей, которые с наибольшей вероятностью могут победить на скачках в дерби, чем насильно устраивать вас в Роули Лодж? — спросил я, когда мы проехали Уэверби.
По лицу Алессандро было видно, что он об этом не задумывался.
— Нет, — ответил он. — Я всегда хотел скакать на Архангеле. На фаворите. Я хочу выиграть скачки в дерби, а лучше Архангела никого нет. Всех денег Швейцарии не хватит, чтобы купить Архангела.
Это было верно, потому что жеребец принадлежал великому спортсмену, восьмидесятилетнему банкиру, у которого осталась одна цель в жизни: выиграть дерби. В течение многих лет его лошади приходили в дерби вторыми и третьими, он выиграл все остальные скачки, какие только есть в календаре, но самый главный приз все время ускользал от него. Архангел был лучшим жеребцом, которого он когда-либо имел, а времени оставалось все меньше и меньше.
— Кроме того, — добавил Алессандро, — мой отец никогда не будет тратиться, если желаемого можно добиться с помощью угроз.
Рассуждая о методах отца, он, как обычно, не видел в них ничего странного или нелогичного.
— Скажите, вы когда-нибудь пытались взглянуть на своего отца со стороны? — спросил я. — Задумывались о том, хороши ли средства, которыми он добивается поставленных целей, и нужно ли вообще их добиваться?
Алессандро удивленно на меня посмотрел.
— Нет... — неуверенно протянул он.
— Какую школу вы заканчивали? — спросил я, пытаясь подобраться к нему с другой стороны.
— Я не ходил в школу, — ответил он. — У меня были два учителя на дому. Я не хотел ходить в школу. Я не хотел, чтобы мне приказывали и заставляли учиться каждый день...
— Значит, оба ваши учителя целыми днями ковыряли в носу?
— Ковыряли... О, я понял. Наверное. Англичанин очень любил уходить в горы, а итальянец ухаживать за местными девушками... — В голосе его не было иронии, Алессандро говорил серьезно. — Когда мне исполнилось пятнадцать лет, они уехали. Я целыми днями ездил верхом, и мой отец сказал, что нет смысла оплачивать двух гувернеров вместо одного учителя верховой езды... Он нанял старого француза, бывшего инструктора-кавалериста, который многому меня научил. Я часто уезжал к знакомому отца и охотился на его лошади... Тогда же понемногу увлекся скачками. Любительских скачек было очень мало, и мне удалось участвовать только в пяти или шести. Мне очень понравилось, но я чувствовал себя по-другому, чем здесь... А затем однажды мне стало скучно, и я сказал об этом отцу, а он ответил: «Хорошо, Алессандро, скажи, чего ты хочешь, и я все сделаю», а я как раз вспомнил Архангела и сказал просто так, не думая: «Я хочу выиграть английские скачки в дерби на Архангеле...», а он засмеялся, как часто смеется, и сказал, что так и будет. — Он умолк. — Потом я спросил его, правду ли он говорит, потому что, чем больше я думал, тем больше понимал, что ничего в жизни не хочу так, как этого. Ничего. Отец сказал мне, чтобы я не торопился. Что всему свое время, но мне хотелось как можно скорее поехать в Англию, поэтому, как только он покончил со своими делами, мы сразу приехали.
Примерно в десятый раз Алессандро обернулся и посмотрел сквозь заднее стекло. Карло был на месте, преданно следуя за нами.
— Завтра, — сказал я, — можете поехать со мной в Ливерпуль. Кроме Холста мы заявили еще пять лошадей, и я остаюсь там на три дня. Так что в Тийсайд отправитесь без меня.
Он открыл рот, чтобы запротестовать, но я оборвал его.
— За Ланкетом присмотрит Вик Янг. Всю подготовку он возьмет на себя. Как вы знаете, скачки эти очень популярны, и вам предстоит соперничество с опытными жокеями. Так что просто садитесь на жеребца, направьте его в нужном направлении и вовремя сделайте резвый бросок. И если он придет первым, ради всего святого, не кричите на каждом углу, какой вы гениальный. Ничто не губит жокея так, как бахвальство, и если вы хотите, чтобы пресса была на вашей стороне, весь успех следует приписать лошади. Хотя бы сделайте вид, что вы скромны. Это себя окупит.
Алессандро слушал меня, упрямо поджав губы, но постепенно лицо его приняло задумчивое выражение. Я решил воспользоваться его настроением и продолжил изрекать перлы мудрости:
— Не отчаивайтесь, если скачки вам не удадутся. С каждым бывает. Но честно признайтесь в этом самому себе. Никогда себя не обманывайте. Не раздражайтесь, если вас критикуют... и не витайте в облаках от похвал... а на ипподроме удерживайтесь от проявления своих чувств. Все, что вы думаете, можно с тем же успехом высказать по дороге домой. Некоторое время мы ехали молча.
— Вы преподали мне больше уроков хорошего тона, чем верховой езды, — сказал он.
— Ваши манеры нравятся мне меньше, чем верховая езда.
Алессандро задумался, но так и не понял, похвалил я его или нет.
После ослепительного Донкастера ипподром в Кэттерике его разочаровал. Алессандро обвел взглядом непримечательные трибуны, скромную весовую, небольшое количество зрителей и с горечью произнес:
— Это... все?
— Какая разница, — ответил я, хотя сам не ожидал увидеть такое запустение. — Вам предстоит проскакать семь фарлонгов, а остальное не имеет значения.
Парадный круг был достаточно красив хотя бы тем, что его со всех сторон окружали деревья. Алессандро появился в желто-голубом камзоле: один из многих учеников, самодовольных, задумчивых или нервничающих перед стартом. Он был абсолютно спокоен. Лицо его ничего не выражало. Мне казалось, что Алессандро будет волноваться, но я ошибся. Он посмотрел на Пуллитцера отсутствующим взглядом, небрежно сел в седло и, не торопясь, подобрал поводья. Вик Янг стоял, держа в руках попону, и с сомнением глядел на Алессандро.