— Подождете несколько часов? — спросил я, выходя на тротуар возле своего дома.
— Пожалуйста. Может, найду кафе, открытое по воскресеньям, где можно выпить чашку чая. — И с этими словами таксист укатил. Оптимист.
Джилли сообщила мне, что похудела на три фунта и покрасила стены ванной комнаты в бледно-зеленый цвет.
— Пополнил свою коллекцию синяков? — спросила она, критически оглядывая меня с головы до ног.
— Ты очень наблюдательна.
— Старый глупый пень.
— Да.
— Хочешь чаю?
— Нет, благодарю, — вежливо ответил я. — Не стану я пить чай, раз ты даже не желаешь мне посочувствовать.
Она засмеялась.
— Сломанное плечо — это конец твоих мытарств, — спросила она, — или самое интересное еще впереди?
— Надеюсь, конец, — небрежно ответил я и рассказал ей, почти ничего не скрывая, то, что со мной приключилось.
— А твой дорогой отец знает?
— Боже упаси, — сказал я.
— Но ведь он все равно узнает, когда Алессандро дисквалифицируют. И тогда поймет, чем он тебе обязан.
— Я не хочу, чтобы он понимал, — ответил я. — Он только станет еще больше меня презирать.
— Хороший у тебя отец.
— Какой есть.
— Об Энсо ты того же мнения?
— Принцип тот же. — Я улыбнулся.
— Ты — псих, Нейл Гриффон. На столь веский аргумент мне нечего было возразить.
— Когда он выходит из больницы? — спросила Джилли.
— Точно не знаю. Надеется скоро встать. Потом неделя-другая физиотерапии, и ему выдадут костыли. Он думает вернуться домой до скачек в дерби.
— А ты что будешь делать?
— Не знаю, — ответил я. — Но у нас есть целые три недели, опасности никакой, так что... хочешь приехать в Роули Лодж?
— Видишь ли... — сказала она.
Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.
— Дело твое.
— Нет, что ты. Я приеду в среду.
Вернувшись в Ньюмаркет, я, прежде чем войти в дом, обошел манеж. Мирный пейзаж, освещаемый мягким закатным солнцем перед вечерними сумерками. Золотистые кирпичи, теплые на ощупь; распустившиеся цветы на кустах, а за зелеными свежевыкрашенными дверьми шесть миллионов фунтов стерлингов, в полной безопасности уплетающие вечернюю порцию овса. Тишина во всех конюшнях, рысаки-победители в денниках, атмосфера благополучия и вечного спокойствия.
Скоро меня здесь не будет, и память об Энсо и Алессандро канет в Лету. Когда вернется отец, прошедшие три месяца покажутся странным сном. Отец с Этти и Маргарет займутся обыденными делами, а я буду узнавать знакомые клички лошадей в газетных сообщениях.
Я еще не знал, что буду делать. Мне, конечно, очень полюбилась работа тренера, может быть, я решусь открыть свои собственные скаковые конюшни. Я не хочу заниматься антиквариатом и теперь уже совершенно определенно не вернусь к Расселу Арлетти.
Я подошел к Архангелу, которого больше не охраняли агенты, собаки и фотоэлементы. Гнедой жеребец поднял голову от кормушки и вопросительно на меня посмотрел. По нему было видно, что скачки дались ему не слишком легко, но жеребец выглядел здоровым и сильным, и вполне вероятно, он еще принесет своему банкиру победу в дерби.
Вздохнув, я сделал шаг к двери и вдруг услышал, как в конторе зазвонил телефон. Владельцы часто беспокоили меня воскресными вечерами, но на этот раз звонили из больницы.
— Нам очень жаль, — несколько раз повторил голос на другом конце телефонного провода. — Очень жаль. Очень жаль.
— Но он не мог умереть, — растерянно сказал я. — Он прекрасно себя чувствовал сегодня утром. Я был у него сегодня, и он прекрасно себя чувствовал.
— Это случилось сразу же после вашего ухода, — сказали мне. — Через полчаса.
— Но почему? — Смысл сказанного никак не укладывался в моей голове. — У него ведь была сломана нога... и кость уже срослась.
Может быть, я хочу поговорить с лечащим врачом, спросили меня. Да, хочу.
— Он прекрасно себя чувствовал, когда я уходил, — вызывающе сказал я. — Требовал судно.
— Ах, да. Конечно, — с профессиональным сочувствием произнес высокий мужской голос. — Типичный... гм-м... симптом легочной эмболии. Требовал судно... очень типично. Но не сомневайтесь, мистер Гриффон, ваш отец умер очень быстро. Не мучался. В течение нескольких секунд. Да.
— Что такое, — спросил я, чувствуя нереальность происходящего, — легочная эмболия?
— Сгусток крови, — немедленно ответил он. — Тромб. К сожалению, часто встречается у пожилых людей, надолго прикованных к постели. А перелом вашего отца... гм-м... это ужасно, ужасно, но часто встречается... к сожалению. Смерть из-за угла, как говорится. Но быстро, мистер Гриффон. Очень быстро. Поверьте, мы ничего не могли сделать.
— Я верю.
«Но ведь это невозможно, — подумал я. — Он не мог умереть. Я разговаривал с ним сегодня утром...»
Больница ждет моих указаний, мягко напомнили мне.
Я невнятно пробормотал, что пошлю кого-нибудь из Ньюмаркета. Гробовщика из Ньюмаркета, чтобы он отвез тело домой.
В понедельник я говорил не умолкая. В полиции. В Жокей-клубе. С дюжиной владельцев, которые звонили и спрашивали, что будет с их лошадьми.
Говорил и говорил.
Маргарет справилась с дополнительной нагрузкой так же хладнокровно и спокойно, как решила дело с Сузи и ее подругой. «А подруга Сузи, — сообщила она, — доложила, что Алессандро не выходил из номера с той субботы, когда полиция его туда доставила. Он ничего не ел, ни с кем не разговаривал и всем отвечал, чтобы его оставили в покое. Мама подруги Сузи сказала, что ей это все равно, но так как у Алессандро никогда не было своих денег, а счет оплачен только по субботу, они хотели попросить его освободить помещение».
— Передайте маме подруги Сузи, что у Алессандро есть деньги в Роули Лодж и что в Швейцарии он будет очень богатым человеком.
— Будет сделано, — ответила Маргарет и тут же позвонила в «Форбэри Инн».
Этти взяла на себя руководство утренней и вечерней проездкой и заодно отправила несколько лошадей на скачки в Бат. Вместе с лошадьми уехал Вик Янг и, вернувшись, долго ругал ученика, скакавшего вместо Алессандро на Пуллитцере, утверждая, что он не стоит ломаного гроша.
В полиции я рассказал все, что произошло в субботу утром, и ничего более. «Энсо недавно прибыл в Англию, — объяснил я, — и вбил себе в голову, что его сын должен участвовать в скачках на Архангеле». У них не было причин мне не верить, а я не видел смысла говорить всю правду.
Потом я имел продолжительную беседу с членами Жокей-клуба и несколькими распорядителями, после которой меня тоже отпустили с миром.