— В По? Разве маман не в Помплоне? — Это была новая для меня информация, и неожиданная.
— Нет. Ее туда так и не пустили кортесы. Развернули на Ронсевальском перевале. И повторно не признали за ней статус регины*. Правит страной пока мой брат — кардинал.
Ага… Кардинал все же не Валуа. Очень хорошо. «Как я рад, как я рад, что мы едем в Ленинград!»
— Почему так? — Я пристально посмотрел на тетю, и она не отвела своего взгляда.
— Потому что Мадлен — сестра руа франков и, как французская дюшеса на апанаже, ест у него с руки. Тебе придется отныне с кортесами бодаться напрямую самому, так как ты теперь полноценный монарх по Наваррским фуэрос, хоть и не вошел в возраст. Интрига Паука состояла в замене тебя на твою сестру. Надев на Каталину корону, он намеревался выдать ее замуж за своего клеврета и получить посредством такого брака послушную марионетку на наваррском троне.
— Кто этот клеврет? Или там их целая кучка на сестренкин выбор?
— Сеньор д'Альбре. У него обширные земли к югу от Гароны.
Вот мы и пришли к еще одной фамилии, знакомой по учебникам.
— А что со мной они планировали сделать? — задал я давно мучивший меня вопрос.
Уже в дверях обеденного зала тетя сказала:
— Постричь в монахи, — и тут же переменила неприятную тему: — Хорошо, что у нас коридоры такие длинные. За столом нам не удалось бы поговорить. В смысле — о серьезных вещах.
Обед входил в заключительную фазу, к десерту, когда в зал буквально ворвался, потрясая в каждой руке красивой пестрой тушкой — с синими крыльями и бледно-красным хвостом, сам бретонский герцог. Тезка мой, тоже Франциск, только его порядковый номер — два. Мужчина в самом расцвете сил. Лет сорока пяти. Стройный. Бритый. С живыми голубыми глазами, цепко ухватившими диспозицию обеденного стола. В остальном, говоря языком протокола, — «без особых примет».
Ворвался он в обеденный зал и закричал:
— Дорогая, смотри, каких я тебе красивых петушков настрелял тупой стрелой! Еще пару-тройку этаких птичек — и у всех твоих пажей будут такие броские султаны, каких ни у кого нет. И не будет. Так как эту привилегию я жалую только тебе.
И герцог поклонился герцогине, смешно расставив в стороны руки с фазанами.
Поднявшись с поклона, он как бы только сейчас заметил всех нас за столом. Актер, епрть. Роль: «Веселый небожитель, случайно заметивший мурашей».
— О-о-о… Так у нас гости… Как хорошо и неожиданно, а то нам с Орлеаном уже скучно. Охота порядком поднадоела, а новых развлечений не предвидится. Представь меня поскорее, дорогая.
— Дядя, если вам скучно, то я могу послать за моим шутом, — выпалил я, не вставая с места, так как меня очень раздражала это монаршая клоунада.
— А-а-а… Наваррский племянничек. Мое почтение, — герцог сделал какое-то па в присяде с расходящимися руками, не выпуская из них фазанов.
Непонятно, но здорово. И неожиданно красиво. Предтеча Марлезонского балета, епрть.
— Шут — это хорошо, — продолжил спич мой бретонский дядюшка. — Но насколько мне сообщали, в гости к руа франков ты приехал без шута.
— Я его нанял по дороге оттуда, дядя. Прямо на реке.
— И хороший шут? — улыбнулся герцог.
— Это лучше спросить у дюка д'Орлеана, так как именно в их доме, в Блуа, он служил в шутах.
— Тогда быстрее идем… Стащим этого лентяя с кровати, куда он завалился прямо в сапогах вместе с настрелянными им курочками, и спросим. Пошли… Пошли, племянничек. Господа, мое почтение, но государственные дела не дают мне возможности присоединиться к вам, хотя я и проголодался. Мы будем в вашем распоряжении немного позже. А пока нам крайне необходимо обсудить нового наваррского шута.
И после такой шпильки в мой адрес он добавил уже персонально мне голосом, в котором ощущался укутанный в бархат металл:
— Наварра, ты идешь?
С этими словами бретонский герцог швырнул на обеденный стол своих мертвых фазанов.
Тетушка мне поощрительно подморгнула.
— Куда я денусь, — пробурчал я, вылезая из-за стола и показывая жестом своей свите, чтобы они оставались на местах. — Веди, Бретань.
Все. Отпуск кончился.
Начался большой европейский реалполитик.
Герцог Луи Орлеанский валялся на большой кровати под шелковым балдахином в обнимку с охотничьей сукой неизвестной мне породы и что-то довольно мурлыкал себе под нос. Вокруг них на смятом покрывале валялось пяток тушек фазанов, на которые собака не обращала никакого внимания. Надо же, не обманул Франциск Бретонский — д'Орлеан действительно валялся на шелковом покрывале в заляпанных грязью сапогах. И это третье лицо французской короны! Первый принц Франции. О, нравы…
Закатное солнце разбивало свои лучи в мелких цветных стеклышках витража, окрашивая эту большую комнату в самые феерические цвета. Казалось, что в таком волшебном освещении может случиться любое чудо.
«Как, впрочем, и любая пакость», — злорадно подсказало послезнание.
— Луи, хватит валяться! — прикрикнул герцог Бретонский, едва войдя в помещение. — Я его привел, и теперь не время для лени.
Орлеан сел на кровати и помахал мне рукой. Своей растрепанной прической он был похож на хиппи после бразильского карнавала.
— Привет, кузен, я рад наконец-то с тобой познакомиться, — поприветствовал он меня.
Теперь я смог его рассмотреть. Лет около двадцати. Русый. Бритый. Интересно, а при повальной европейской моде на бороду это можно рассматривать как знак принадлежности к фронде или нет? Нос у Людовика был длинный и острый с выраженными ноздрями. Подбородок квадратный, слегка выдающийся вперед; из тех, про которые говорят — волевой. Глаза как бы вдавленные в глазницы, но при этом зримо навыкате. Тонкие губы. Цвет глаз в таком освещении под витражами не разобрать. Очень трудно представить в этом шалопае одного из выдающихся королей Франции в недалеком будущем.
— Я тоже буду рад, дорогой кузен, особенно если ты в меня не будешь кидаться свинцовыми шарами, — ответил я ему.
— Это когда я в тебя ими кидал? — слегка по-детски обиделся Луи.
— В Плесси-ле-Туре, — ответил я ехидно и с наглой мордой.
— Неправда ваша. Не было меня там. Я был в Амбуазе. — Ну прям уличный хулиган, пойманный за руку, а не герцог. — В Плесси я попал, когда ты уже оттуда сбежал и, крупно поругавшись с Пауком, я последовал за тобой. Вы только представьте себе, мессиры: этот старый пердун — Паук, желает, чтобы его уродка Жанна от меня понесла. И повелевает мне один раз в месяц устраивать свидание с собственной женой в постели. Чуть ли не со свидетелями…
— Это к делу не относится, — перебил я его. — Хочешь, дери свою Жанну — она твоя жена, в конце концов. Не хочешь — не трогай. Ты лучше скажи: что там с моими людьми? Теми, которые прикрывали мой отход?